банковском чулане без окон и дверей, при свете грубых ламп дневного света. Сцена, однако, более напоминала театральную постановку «Вия» того же автора, но с явными элементами постмодерна. Собравшиеся подле стола с коробкой и машинкой для счета денег без отрыва глядели на обернувшегося невесть кем курьера, а он, как бы не замечая неловкости, стал спокойно собираться на выход, а именно взял куртку с вязаным шлемом в рукаве и вздел пустой чемодан на плечо.

Следует отдать должное другу Вале, из всей наличной публики он нашелся первым и прекратил затянувшееся «молчание ягнят», то бишь нас всех оптом.

– Леди и джентльмены, – произнес Валентин почему-то тоном ярмарочного зазывалы. – Смею заметить, мы успешно завершили проект, посему разрешите откланяться. Нам с любезной Екатериной Дмитриевной. Всего вам наилучшего, приятно было возобновить знакомство.

– Разрешите присоединиться, – веско добавил «индей» Вадим. – Но если позволите совет, то забирайте из ячейки не сразу, а постепенно, то же самое с коробкой, лучше взять в карман или в сумку, если хотите сейчас. Всего вам доброго.

– Это от Ольги вы просили прощения? – другая Ольга не смогла удержаться в строгих рамках пьесы абсурда. – Она передала?

– Думайте, как вам больше нравится, – ответил загадочный посланец и повторил прощальную мантру. – Всего вам доброго.

После чего мы гуськом протиснулись к дверям из хранилища, девушка быстро открыла (скорее всего, кто-то нажал на нужную кнопку, но не я), и мы втроем двинулись на выход из банковских закромов на хорошей скорости. Точнее будет сказать, что скорость задал Вадим, а мы спешили вслед, пришлось даже перейти на рысь (разумеется, мне). Уже под колоннами у входа-выхода Вадим обернулся, обнаружил погоню и спросил, нуждаемся ли мы в транспорте.

Валентин заверил, что отлично доберемся своим ходом, «индей» в ответ произнес нечто невнятно-прощальное и исчез среди снежной круговерти и наступившей сумеречной мглы. В один миг стоял перед нами, как дополнительная колонна, а в другой – его просто не стало в видимости. Такая игра света и тени имела место, по крайней мере в общем восприятии, когда мы сверились впечатлениями от увиденного. Но много после.

В первые минуты, оставшись наедине с другом Валей, я оправдала его смелые чаяния, как он соизволил заметить, но тоже много потом.

– И что все это может значить? – я начала рассуждать вслух довольно спокойно, пока мы искали тачку на стоянке, и Валька смахивал снег с капота, когда нашли. – Мне не стало ясно практически ничего. А тебе?

– Ну, дорогая моя прелесть, для этого надобно иметь что-то в голове, – веско заявил друг Валя, когда мы уселись и пристегнулись. – Желательно энное количество серых клеточек, как говорил мой любимец Эркюль Пуаро у бабушки Агаты. А тебя, извини, двадцать лет подряд водили как дурочку по переулочку. Знатная вышла мозаика, или тебе больше понравится витраж?

– Проехали Пуаро с клеточками, а за дурочку с витражами ответишь, – поторопила я водителя, когда мотор тихо заурчал. – Для начала скажи, что ты увидел в чертовой коробке, я так ничего!

– Малую стопку старых грязных бумажек, во-первых, – заявил Валентин, он вёл машину во тьму и делал вид, что я ему мешаю. – Среди них вразброс валялись мелкие ошметки, больше всего это напоминало козьи орешки разных размеров. Хотя, ты сама заметила, освещение было не очень, мог и обознаться ненароком. Но Ольга решила, что…

– Сам ты козий орешек крупного размера, – мое терпение подошло к закономерному концу. – Или можешь быть конским яблоком, а также коровьей лепешкой, если мы заговорили о гастрономических предпочтениях.

– Какое, однако, выявлено знание предмета, – неискренне восхитился Валентин. – Я в восхищении, позволь узнать, каково твое предпочтение?

– Сейчас узнаешь, – терпение кончилось внезапно, таковы особенности ментальной организации, хорошо, что тяжелого или острого предмета под рукой не случилось, иначе не миновать бы ДТП с летальными последствиями. – Пока ты, друг мой Отче Валя, не расскажешь детально, что ты увидел, а также понял, то ни одной денежной бумажки не увидишь, я заберу всю пачку и потрачу на ненужные развлечения. И как упомянутая дурочка из переулочка, буду делать фотосессии своего рассеянного образа жизни и слать тебе с ценниками для особой приятности.

– Это суровый ультиматум, не спорю, особенно идея фотосессии, – согласился друг Валя. – А забрать силой гонорарий из сумки не представляется возможным. Я не безумец какой-нибудь, знаю о твоих талантах ликвидатора не понаслышке, тем более, что сейчас за рулем, волноваться вредно. Хоккей, сказал дед Мокей, я собирался объясниться напоследок, могла бы потерпеть до ресторации. Ну ладно, тебя не переделаешь, выросла в изрядную мегеру, что ж теперь!

– Скажи деду Мокею, – продолжила я, остыть сразу не получалось. – Что пропорция раздела денежных средств будет производиться в соответствии с нарративом, а судить о качестве буду я, а не он! За ресторацию, наоборот, будет платить он, тот самый дед, Мокей, Пыхто или как его там!

– Понял и принял, пусть будет конь в пальто, – заверил Валька, едва удерживая руль трясущейся рукой, наверное, испугался, негодяй! – Сколь приятно вернуться к временам первоначального накопления знаний, не так ли, дитя моё?

В таковых приятных беседах мы доехали до упомянутой модной ресторации, скинули пальто на руки неведомо кому и уселись за столик об одной ножке на высоких антресолях, под ногами дама в открытом платье наигрывала на фортепиано нечто ностальгическое.

4

Не желая торопить друга Валю и в надеждах отойти от неприличной вспышки гнева, я изучала изящно обернутое меню и делилась впечатлениями от доносившихся снизу мелодий. Валька мог счесть за извинение, если бы захотел.

– «Что-то слышится родное, в долгих песнях ямщика», – начала я издали с цитаты испытанного автора. – Но в смешанной пропорции с рок-оперой «Джизус Крайст – суперзвезда».

– Насчет Иисуса Христа в роли суперстара – это не ко мне, – Валентин не поддался соблазну. – Никогда не слушал масскульт в сознательном возрасте, извини. Но иные мелодии, признаю, отчасти знакомы, нечто похожее толкалось в уши сызмальства ad nauseam, то бишь до тошноты, извини, если незастольно.

– Ага, вот оно что! – обрадовалась я неуместно. – Слова неких Гребенникова и Добронравова, музыка Александры Пахмутовой, радио на подзеркальнике на Чистых прудах: «Две девчонки танцуют, танцуют на палубе, звезды с неба летят на корму!» Ты прав, лилось отовсюду, надо думать, тетенька в бальном платье – девочка нашего возраста, в отрочестве увлекалась упомянутым мюзиклом, как все, кроме тебя. Был теми временами один приятель, он перевел слова и пел на радость общества: «Я всегда хотел, чтобы апостол стал примером для простых людей, для того Евангелие мы напишем