не умеем, хоть и глубоко специализируемся на теме тазовых родов. Настолько лёгкого рождения в тазовом предлежании здесь ещё не видели». Конечно, такой отзыв – моя маленькая профессиональная гордость!

Все практиковавшие в ту пору принятие тазовых родов по Мэри Кронк искренне считали, что к ним наконец подобран простой, как и всё гениальное, ключ: либо женщина чувствует и ведёт себя как самка, либо, если так не получается, идёт на операцию. И я тоже так считала и считаю – моя акушерская задача заключается в том, чтобы научить рожающую быть тем самым природным зверем.

В связи с этим запомнилась крайне осознанная пара, желавшая естественно родить в тазовом предлежании. На занятиях я в буквальном смысле зомбировала девочку: «Ты должна стать абсолютно идеальной роженицей. Выпускать из себя ребёнка как выдох, как огромную мягкую каплю – и нигде, ни на одну секунду, ни на один крошечный миг не зажаться!» Тогда мне казалось очень важным как будто загипнотизировать на некое образцовое поведение.

Роды начались с излития вод. Мы с доктором приуныли – уже не самый лучший ход событий: тазовые роды правильнее вести с целым пузырём, тогда шансы на естественные роды гораздо выше. Говорим: давайте в роддом, скорее всего, будем думать уже в направлении операционной. Приехав, ребята прямиком направились на УЗИ, вернувшись оттуда с заключением «Головное предлежание». Сначала, не поверив глазам, думали, что врач ошибся, на автомате указав головное вместо тазового. Но это оказалось правдой – воды излились как раз потому, что ребёнок совершил переворот на уже доношенном сроке. Облегчённо выдохнув, отпустили счастливую пару ожидать схваток дома, опасаться стало больше нечего.

Вот так потрясающе работалось в 22-м – сейчас в редком роддоме женщине с излитыми водами скажут: «Всё у вас хорошо, езжайте пока домой с богом». Ребята уехали, а через несколько часов, когда начались схватки, вернулись с раскрытием четыре сантиметра – роды переходили в активную фазу, схватки шпарили одна за другой. Девочка настолько пропиталась идеей впускания схватки, полного непротивления процессу и ненатужного выпускания ребёнка из себя, что уже через час сорок мы встретили новорождённого: одни из самых лёгких и гармоничных родов среди виденных мною.

Английская система принятия тазовых родов, изначально практиковавшаяся ещё в 9-м роддоме, затем плавно перетекла в 22-й и во все остальные роддома, куда переходили доктора 9-го. Но несмотря на то что началось именно там, после закрытия 22-го в других роддомах так ничего и не прижилось. Врачи всё равно боялись и стремились – для подстраховки и личного спокойствия – вести тазовые роды строго протокольно: когда в момент выхода ребёнка вокруг женщины толпа медиков, она лежит на спине, капается профилактический окситоцин и осуществляется тотальный контроль всего происходящего.

Уже довольно скоро после ликвидации 22-го метод Мэри Кронк сохранился лишь точечно, среди отдельных докторов, которые его помнили и берегли. Сейчас же, когда окончательно укрепился его величество протокол, думаю, что так ведут тазовые роды и вовсе считаные единицы. Точно, конечно, не скажу, да и никак не проверить, но из виденного за последние годы – очень и очень мало.

Конечно, безумно жаль очередное прекрасное начинание, которое постигла столь печальная участь.

Но в тазовых бывает и другая печаль.

Глава 89

Про личный груз

Самая грустная для меня глава этой книги.

То, в чём немыслимо сложно признаваться, о чём не то что не хочется – порой чисто физически не можешь рассказывать. О чём старается молчать каждый практикующий медик. К чему постоянно возвращаешься в горьких мыслях – или выпив больше бокала, или в моменты какой-то внутренней обнажённости, некоей молитвы, каждый раз вновь и вновь повторяя про себя: «Как же так? Почему? Можно ли было сделать иначе?»

Те самые ситуации, пройти мимо которых в медицине невозможно. Потери и всепоглощающее чувство вины, которые навсегда останутся с тобой. С которыми нужно смириться и как-то жить дальше. Иногда безутешно рыдая, пытаясь в негуманных дозах поглощать коньяк и каким-то образом выживать. Потому что так надо.

Именно с протокольными тазовыми родами связаны два случая, оставшиеся в моей профессиональной – да и не только, конечно, – жизни огромной, непреходящей болью.

Первые из них начались в срок и развивались гармонично: отличная динамика, ребёнок некрупный. Девочка, занимавшаяся на моих курсах, на схватку вела себя замечательно, быстро и хорошо раскрываясь. Но во втором периоде, когда ягодички уже должны опускаться, схватки затихли.

Напомню: тазовые роды – идеально или никак! Но доктор зачем-то пошла на компромисс (а я, чего никогда себе не прощу, повелась и не стала возражать): «Роды ослабли, давайте всё-таки попробуем окситоцин». Что по нашему с ней предыдущему опыту уже являлось вмешательством, признанием того, что тазовые роды не идут правильно. Согласно роддомовским протоколам, это стандартные действия: ослабла родовая деятельность – мы её стимулируем. Но с точки зрения метода Мэри Кронк, в принципе поддерживаемого доктором (почему я и взяла с ней те роды), – это даже не компромисс, а всё, финиш: примерно то же самое, что в разгар футбольного матча вдруг ни с того ни с сего начать играть руками.

Поставили капельницу, на фоне которой должно непрерывно мониториться сердце: роженицу пришлось уложить на кровать с КТГ. Довели ребёнка до выхода, родили тельце, но голова никак не выходила. Доктор крутила обмякшее тельце во всех направлениях, но так и не могла вынуть голову – минут, наверное, десять! В каждую из которых от тебя отваливается кусок жизни – в ясно осознаваемом и непереносимом ужасе, что прямо сейчас на твоих глазах наступает смерть. А по контрасту с проживанием того, что обычно происходит нечто противоположное, передать это состояние особенно сложно…

Наверное, только те медики, которые часто сталкиваются с уходом людей – кардиологи, онкологи, хирурги, – могут отнестись к такому проще, легче, что ли. А когда работаешь в сфере, где на твоих глазах постоянно происходит рождение жизни, проживать минуты, в которые наблюдаешь её уход, физически невыносимо.

Позвали других докторов, позвали главврача, бежавшую через два этажа. Когда наконец извлекли эту бедную головку, стало понятно: ребёнок в состоянии клинической смерти. Реанимация уже примчалась в бокс, минут за семь как-то завели сердце. И потом ещё долгое время остро стоял вопрос: выживет, не выживет?

Выжил. Знаю, что имеет серьёзные проблемы по здоровью и развитию. И я принимала участие в том, как – и каким – он появился на свет. Нет, не вела роды, ничего не решала (если бы имела такое право –