К основному тексту было дописано «Дополнительное заявление» в связи с тем, что «дело Лашевича», внесенное в порядок дня, было превращено решением ЦКК от 20 июля в «дело Зиновьева». Оппозиционеры видели в этом реализацию давнего плана — «отсечь ряд работников, принимавших участие в руководящей работе при Ленине, и заменить их новыми элементами, которые могли бы составить надлежащую опору для руководящей роли т. Сталина».

Ближайший удар решено было теперь нанести по Зиновьеву. Причины такого поворота в заявлении не обсуждались, но было ясно, что Сталин видел в Зиновьеве более слабого и робкого противника, нежели Троцкий, и стремился его изолировать, сохраняя пока в высшей иерархии.

В чем же состояло это «дело Лашевича», которому было уделено столь большое внимание? Как оказалось, группа лиц, принадлежавших к оппозиции, во главе с кандидатом в члены ЦК М. М. Лашевичем — в то время первым заместителем наркомвоенмора, то есть Ворошилова, — устроила в лесу «нелегальное собрание», на котором критически обсуждалась деятельность руководства. Скорее всего, это была просто лесная прогулка группы критически мысливших единомышленников, во время которой шли нелицеприятные разговоры о Сталине и близких к нему деятелях. Во всяком случае, никаких «нелегальных акций» в полном смысле слова Лашевич и другие участники «лесного сборища» не замышляли. Тем не менее установление факта агентурным путем (кто именно донес, так и осталось за семью печатями) было козырем сталинской группы в борьбе против оппозиции. Стремясь выгородить Зиновьева, имя которого сталинисты напрямую теперь связывали с пресловутым «собранием в лесу», авторы заявления ни словом не защищали Лашевича и других лиц, организовавших нелегальную сходку.

На пленуме была предпринята еще одна попытка противопоставить Сталина покойному вождю. Каменев при поддержке Троцкого и Зиновьева огласил содержание записки Ленина Сталину от 5 марта 1923 года, в которой речь шла об оскорблении Сталиным Н. К. Крупской и содержалась угроза разрыва личных отношений. Но большинство пленума встало на защиту Сталина. Это позволило ему сделать ответный ход. Против Троцкого было использовано его письмо Чхеидзе с весьма нелицеприятными характеристиками Ленина.[982]

Июльский пленум ЦК постановил снять Зиновьева с поста члена Политбюро ЦК, а Лашевича исключить из состава кандидатов в члены ЦК. Кандидатами в члены Политбюро стали несколько «молодых товарищей», в том числе Л. М. Каганович и А. И. Микоян, проявившие себя верными приспешниками Сталина.

По всем вопросам, таким образом, пленум поддержал генсека. Это продемонстрировало лидерам оппозиции, прежде всего Троцкому, что в рамках действовавших устава, других документов и особенно резолюции «О единстве партии» без обращения к партийным низам добиться позитивного для себя результата они не смогут. Однако на путь нелегальной или хотя бы внепартийной деятельности Троцкий становиться не желал. Он надеялся еще повернуть за собой партийные кадры, которым сам доверял все менее и менее, хотя не признавал, что его надежды становятся эфемерными. Так зарождался порочный круг, в котором оказывался лидер оппозиции.

Единственным существенным достижением Троцкого, которое можно рассматривать как результат его активности на июльском пленуме 1926 года, был тот факт, что разногласия в высшем руководстве вышли за пределы этой инстанции, всколыхнули не только среднее звено и рядовых членов правившей партии, но и другие слои общества, особенно те, которые негативно относились к коммунистической диктатуре и видели в Троцком возмутителя спокойствия, чья деятельность может ослабить политическую монополию.

Состояние здоровья Троцкого, крайнее напряжение нервной системы требовали ежегодного курортного лечения, которое во второй половине августа — сентябре 1926 года, как и в предыдущие годы, он проходил на Кавказских Минеральных Водах, в Кисловодске, где с первых лет после Гражданской войны исправно работал правительственный санаторий.

Но и августовско-сентябрьский отдых Троцкий использовал для уточнения своих позиций, закрепления союза с зиновьевцами и распространения новых оппозиционных документов.

Совместно с Зиновьевым было написано обращение в ЦК,[983] в котором констатировалось возникновение серьезного партийного кризиса, имевшего подоплеку в «нынешнем партийном режиме». Этот режим «наглухо закрывает партии возможность оказать необходимое воздействие на свое собственное руководство. Партия лишена какого бы то ни было влияния на собственный аппарат». Были, наконец, поставлены все точки над i, главный противник назван по имени — взамен безличного генсека появился, наконец, злоупотреблявший властью Сталин. Троцкий и Зиновьев предупреждали ЦК, что речь идет не только о разгроме оппозиции и устранении ее из партийных органов, а «о создании режима, который исключал бы возможность оппозиции по отношению к Сталину».

Находясь в Кисловодске, Троцкий общался с отдыхавшими на Кавминводах людьми, расширяя связи, выступал в санаториях с краткими речами, где почти не касался разногласий. Видимо, партбоссами было спровоцировано грубоватое анонимное письмо, полученное Троцким в конце августа: «Лев Давидович! Не находите ли вы не совсем тактичным ваше «хождение по массам» (по санаториям) в связи с последними событиями в Цека? Кажется, другие члены П[олит]бюро этого не делают!» Письмо имело характерную подпись: «Член КПБУ п[арт]б[илет] 294 557 и другие».[984]

Отпускной период Троцкий использовал для подготовки ряда статей, тезисов, записок для памяти, касавшихся главным образом экономического развития СССР. В его работах вновь и вновь речь шла об индустриализации, причем, как он подчеркивал, не о некой сверхиндустриализации, в стремлении к каковой его обвиняли Сталин и Бухарин, а о необходимости осуществить жизненно насущные задачи преодоления разрыва между сельским хозяйством и промышленностью. В статье «Развитие промышленности и народного хозяйства в целом»[985] были сделаны наброски перспективного планирования народного хозяйства в расчете на пять лет, которое вскоре станет известно в качестве первой советской пятилетки, причем инициатива Троцкого при этом будет тщательно скрыта партийными пропагандистами.

Троцкий приходил к выводу, что правительственные расчеты означают мизерную программу развития экономики. Для него становилось очевидным, что «необходимо перестать отделываться от вопросов промышленности общими фразами, а подойти к делу с конкретными расчетами», понять, что темп развития промышленности недостаточен, что необходимо начать перераспределение накоплений, чтобы смягчить диспропорцию между промышленностью и сельским хозяйством. «Необходимо прекратить легкомысленную болтовню о сверхиндустриализаторстве, перевести резолюцию XIV партсъезда на язык цифр и точных директив и приступить к ее выполнению в полном объеме».