Он был одет почти так же, как и я. Хотя сюртук на нем былфиолетовым, кружева – валенсийскими, а не брюссельскими, костюм его оченьпоходил на мой. Блестящие волосы были свободно завязаны сзади темной лентой,совсем как у меня. В отличие от Армана он не казался неземным, скорее онвоплощал в себе нечто сверхъестественное – существо с удивительно белой кожей ипри этом совершенное, которое, однако, было тесно связано со всеми окружающимиего предметами: с одеждой, которая была на нем, с каменной балюстрадой, накоторой лежала его рука, даже с этим самым моментом, когда по небу проплываетоблачко, на миг закрывая половинку луны.

Я наслаждался этими минутами, сознанием того, что я и всамом деле нахожусь здесь, рядом с ним, и что мы будем беседовать. Так же как ина корабле, я способен был рассуждать вполне здраво. Я совершенно не чувствовалжажды. И понимал, что это его кровь поддерживает мои силы. Мне вспомнились всестарые тайны, и я не мог не думать о них. Что, если Те, Кого Следует Оберегать,тоже где-то здесь? Узнаю ли я о них?

Я подошел к парапету, встал рядом с Мариусом и взглянул наморе. Его глаза были устремлены на небольшой остров, расположенный примерно вполумиле от берега. Он прислушивался к чему-то, чего я слышать не мог. Егопрофиль, освещенный падающим через открытую дверь светом, казался пугающеокаменевшим.

Вдруг он обернулся ко мне, и его приветливое, но чересчургладкое лицо словно на секунду ожило. Потом он обнял меня и повел обратно вкомнату.

Его походка ничем не отличалась от походки обыкновенногосмертного. Он ступал легко, но твердо, и каждое его движение было совершеннопредсказуемым.

Он подвел меня к двум креслам с подлокотниками, стоявшимдруг против друга, и мы сели. Мы находились примерно в центре комнаты. Справаот меня была терраса. Висящая под потолком люстра и не менее дюжины укрепленныхна стенных панелях канделябров ярко освещали все помещение.

Вся обстановка в комнате была простой и естественной. Мариусудобно устроился в обитом парчой кресле, обхватив пальцами подлокотники.

Когда он улыбался, он выглядел очень человечным. Пока налице его оставалась улыбка, оно казалось оживленным и выразительным.

Я не мог заставить себя отвести от него пристальный взгляд.

На лице его появилось немного озорное выражение.

Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди.

– Что для тебя будет легче? – спросил он. –Если я объясню, почему привез тебя сюда, или если ты расскажешь, почему искал изачем хотел видеть меня?

– О! Первое для меня будет гораздо проще! –ответил я. – Говори лучше ты.

Он мягко и одобрительно рассмеялся.

– Ты действительно замечательное существо, – началон. – И я не ожидал, что ты так скоро спрячешься под землю. Большинство изнас переживают первую смерть гораздо позднее – лет через сто или даже двести.

– Первую смерть? Ты хочешь сказать, что это вполненормально – уйти под землю так, как сделал это я?

– Среди тех, кто выживает, это вполне нормальноеявление. Мы умираем. И поднимаемся вновь. Те, кто хотя бы на какое-то время нескрывается под землей, как правило, долго не живут.

Я был изумлен, но понимал, что его слова содержат зерноистины. В голову мне пришла вдруг ужасная мысль: если бы Ники ушел под землю,вместо того чтобы шагнуть в огонь… Но я не мог сейчас думать о Ники. Если ястану о нем думать, у меня тут же возникнет бесчисленное множество вопросов, накоторые не может быть ответов. Что, если Ники продолжает и сейчас где-тосуществовать? Может, он просто перестал быть? Могут ли мои братья находитьсясейчас где-либо? Они тоже просто перестали быть?

– Но в случае с тобой мне, наверное, не стоило слишкомудивляться, – продолжал Мариус, словно не услышав мои мысли или не желаяна них реагировать. – Ты потерял слишком многое из того, что имело длятебя большую ценность. За короткий срок ты узнал чересчур много и слишкоммногому научился.

– Откуда тебе известно все, что происходило со мной?

Он снова улыбнулся и, казалось, даже готов был рассмеяться.Его простота в общении и доброжелательность удивляли меня. Речь его была живойи понятной. Он говорил как хорошо образованный француз.

– Надеюсь, я не испугал тебя?

– Не думаю, что это входило в твои намерения, –ответил я.

– Конечно же нет, – тут же откликнулся он, сделавбыстрый жест рукой. – Но твое самообладание несколько удивляет меня. А вответ на твой вопрос скажу, что знаю все, что происходит с нам подобными повсему миру. И, честно говоря, не всегда понимаю, каким образом и почему мне всеэто становится известным. Эта способность, как и все другие, усиливается свозрастом, однако с трудом поддается контролю и весьма неустойчива. Бываютмоменты, когда я могу слышать, что происходит с нам подобными в Париже илиРиме. А когда кто-нибудь зовет меня, как делал это ты, я способен услышать зовс невероятно большого расстояния. И, как ты уже убедился, я с легкостью могунайти источник зовущего меня голоса.

Но я получаю информацию и другими путями. Я знаю о техсообщениях, которые ты оставлял для меня по всей Европе, потому что сам ихчитал. Кроме того, я слышал о тебе от других. Иногда мы с тобой оказывалисьсовсем рядом – гораздо ближе, чем ты мог предположить, и тогда я читал твоимысли. Как ты понимаешь, я и сейчас слышу все, о чем ты думаешь. Однакопредпочитаю общение с помощью обычной речи.

– Почему? – спросил я. – Мне казалось, чтостарейшие из нас вполне способны обходиться без слов.

– Мысли не отличаются точностью и не поддаютсяконтролю, – ответил он. – Если я открою перед тобой свой разум, я небуду знать, что именно ты сумеешь там прочесть. А когда я читаю твои мысли, ямогу ошибиться и неправильно истолковать то, что увижу и услышу. Поэтому япредпочитаю разговаривать и таким образом использовать свои умственныеспособности. Мне нравится слышать звучание речи и с ее помощью вступать внеобходимые для меня отношения с другими. Мне нравится, когда меня слушают. Ктому же я не люблю без предупреждения проникать в чужой разум. Если говоритьоткровенно, я считаю, что речь – это поистине величайший дар, которым в равнойстепени владеют как смертные, так и бессмертные.

Я не знал, что ответить. В его словах был заключен огромныйсмысл. Однако я вновь покачал головой.

– А твои манеры?.. – промолвил я. – Тыдвигаешься совсем не так, как Арман или Магнус, совсем не так, как, по-моему,должны вести себя древнейшие из нас…

– Ты хочешь сказать, как фантом? А почему я долженвести себя таким образом?