Он снова мягко и завораживающе рассмеялся. Потом слегкаоткинулся в кресле и поставил на сиденье согнутую в колене ногу, совсем какделают это смертные.

– Конечно, было время, когда все это казалось мнечрезвычайно интересным, – продолжил он. – Скользить, почти непереставляя ноги, принимать такие позы, которые для любого смертного либовесьма неудобны, либо просто невозможны. Перелетать на небольшие расстояния иприземляться совершенно бесшумно. Одним усилием воли и желания передвигать сместа на место предметы. Но в конце концов все это надоедает и начинаетказаться грубым. Человеческие движения необыкновенно элегантны. Плоть обладаетмудростью, равно как и то, каким образом делает человек то или иное дело. Мненравится звук моих шагов по земле, ощущение находящихся у меня в рукахпредметов. К тому же полеты, пусть даже на очень короткие расстояния, ипередвижение предметов усилием воли – занятия довольно утомительные. Я могу всеэто совершать, но только в случае крайней необходимости, потому что мне гораздопроще делать все своими руками.

Его слова привели меня в восторг, и я даже не попытался егоскрыть.

– Взяв чрезвычайно высокую ноту, певец способен разбитьстеклянный сосуд, однако человеку гораздо проще разбить чашку, просто уронив еена пол.

На этот раз я не мог удержаться от смеха.

Я уже начал привыкать к тому, что лицо его временамиоживляется, а в следующий момент может превратиться в бесстрастную маску, и ктому, что глаза его постоянно светятся живым блеском. Он производил впечатлениенеизменно уравновешенного и открытого человека – ошеломляюще прекрасного и всена свете знающего и понимающего.

Однако я никак не мог избавиться от ощущения присутствиякакой-то опасности, сознания того, что рядом со мной находится нечто покасдерживаемое, но чрезвычайно могущественное и угрожающе сильное.

Меня вдруг охватило необъяснимое волнение. Я почувствовалсебя подавленным, и мне захотелось плакать.

Он наклонился и пальцами дотронулся до моей руки. От егоприкосновения по телу у меня пробежала дрожь. Оно соединило нас. И хотя егокожа была шелковистой, как и у всех вампиров, она казалась менее мягкой.Впечатление было такое, как будто меня коснулась каменная рука в шелковой перчатке.

– Я привез тебя сюда, потому что хочу рассказать тебевсе, что мне известно, – сказал он. – Хочу поделиться всемисекретами, которыми владею сам. По некоторым причинам ты чрезвычайнозаинтересовал меня.

Я сидел как завороженный и чувствовал возможное приближениевсепоглощающей любви.

– Однако хочу предупредить тебя, – продолжалон, – в этом есть определенная опасность. Я не знаю ответа на самыеглавные вопросы. Не смогу сказать тебе, кто создал мир и откуда появились люди.Не смогу объяснить, почему существуем мы. Я только могу рассказать намногобольше того, что успели до сих пор поведать тебе другие. Могу показать тебеТех, Кого Следует Оберегать, и рассказать все, что мне о них известно. Япостараюсь объяснить те причины, по которым, как я считаю, мне удалось прожитьтак долго. Эти знания способны в определенной степени изменить тебя.Собственно, изменения, мне кажется, происходят благодаря любым знаниям…

– Да…

– Но когда я закончу, ты вновь окажешься там же, гдебыл до сих пор: ты останешься все тем же бессмертным существом, которомупредстоит найти смысл своего существования.

– Да, – кивнул я, – смысл существования.

Тон мой был несколько горьким, но меня радовал тот факт, чтоМариус выразился именно так.

Сам я ощущал себя существом из мрака, вечно голодным ижестоким, которое прекрасно может существовать без всякого смысла,могущественным вампиром, который всегда получает то, что хочет, не считаясь нис чьим мнением. Хотел бы я знать, известно ли ему, как невероятно ужасен я насамом деле?

Единственной причиной, придававшей смысл убийству, былакровь.

Это общеизвестно. Кровь и острейшее чувство восторга,которое она дарит. Без нее мы не более чем пустые скорлупки, какой был я сам,когда лежал в египетской земле.

– Помни о моем предупреждении, – промолвилон. – Обстоятельства не изменятся. Изменишься только ты сам. Возможно, тыпочувствуешь себя еще более одиноким, чем до прихода сюда.

– Но почему ты решил открыть мне все это? –спросил я. – Я уверен, что тебя искали и многие другие. И тебе безусловноизвестно, где находится сейчас Арман.

– Я уже говорил, что тому есть несколько причин, –ответил он. – И самая главная из них, возможно, состоит в том, какимобразом ты разыскивал меня. Очень немногие на этой земле, будь то смертные илибессмертные, действительно жаждут знаний. Еще меньше просят дать им эти знания.Напротив, они стараются извлечь из неизвестности те ответы, которые так илииначе уже сумели сформироваться в их собственном разуме, найти им объяснение,подтверждение и таким образом обрести утешение, без которого они не могут житьдальше. Ибо спросить – это все равно что открыть дверь и выйти навстречуурагану. Полученные ответы способны аннулировать сам вопрос и уничтожить того,кто его задал. Но с тех пор как ты десять лет назад покинул Париж, ты искреннежаждал знаний.

Нельзя сказать, что я понимал все, что он говорит.

– У тебя есть несколько собственных идей, предвидений ипредположений, – продолжал Мариус. – Должен признаться, меня потрясластепень твоего простодушия и искренности. Тебе необходима цель. Ты нуждаешься влюбви.

– Да, это правда, – пожал я плечами. –По-детски наивно, не так ли?

– Нет, – он засмеялся своим тихим смехом, –не совсем. Похоже, восемнадцать веков западной цивилизации породили в концеконцов совершенно невинное существо.

– Невинное? – переспросил я. – Это можносказать о ком угодно, только не обо мне.

– В этом веке так много говорят о первобытномблагородстве, – стал объяснять он, – о развращающей силе цивилизации,о том, какими путями человек может вновь обрести утраченную невинность. Все этона самом деле ерунда и глупость. Настоящие первобытные люди в удовлетворениисобственных потребностей и в своих желаниях могут быть истинными чудовищами. Ихникак нельзя считать воплощением невинности. Равно как и детей. Именноцивилизация породила людей невинных. Это они оглядываются вокруг и задают одини тот же вопрос: «Что же все-таки происходит на свете?»