Вдыхая полной грудью соленый морской воздух, я всматривалсяв удивительной красоты синеву вечернего неба и видел мириады рассыпанных по нейзвезд. С земли звезды воспринимаются совсем по-другому и никогда не кажутсятакими близкими.

По обе стороны от нас тянулись горы, отвесные скалы сиялитысячами крошечных огоньков. Воздух наполняли запахи зелени, цветов и земли.

Не слишком большая по размерам и юркая галера стремительнонеслась к узкому проходу между виднеющимися впереди скалами.

Я чувствовал себя как никогда сильным и способен былрассуждать вполне здраво. На мгновение я испытал соблазн попытаться выяснить,каким образом я очутился на борту галеры и по какому морю – Эгейскому илиАдриатическому– мы сейчас плывем. Мне захотелось узнать, когда мы покинули Каири действительно ли произошло все то, о чем я сейчас вспоминал.

Однако эти мысли быстро исчезли. Я с благодарностьювоспринимал то, что происходило сейчас.

На капитанском мостике перед грот-мачтой я увидел Мариуса.

Подойдя ближе к мостику, я остановился и посмотрел вверх.

На нем был тот же, что и в Каире, длинный бархатный плащ.Ветер отбрасывал назад и трепал его густые светлые волосы. Крепко держась левойрукой за перила ограждения, он не отрываясь смотрел вперед, туда, где намелководье угрожающе возвышались над водой острые скалы.

Меня неудержимо влекло к нему, и чувство умиротворенияохватывало меня все больше.

Во всем его облике чувствовалось величие, но отнюдь неотталкивающее высокомерие. Отсутствовала и надменность, которая могла быиспугать. Он был полон спокойного благородства. Пристально глядящие впередглаза были слегка расширены, мягко изогнутый рот, как и при первой нашейвстрече, свидетельствовал о бесконечной доброте.

Лицо его было чересчур гладким, да, кожа блестела, какблестит обычно новая ткань, образовавшаяся на месте шрама. Встретив его натемной улице, можно было испугаться. Лицо его даже слегка светилось. Но выражениеего было слишком теплым и человечным, оно настолько искрилось добротой, чтолюбой невольно почувствовал бы к нему расположение.

Арман напоминал мне богов кисти Караваджо, Габриэль былапохожа на мраморного архангела у входа в храм.

Но тот, кто стоял сейчас наверху, был поистине бессмертнымчеловеком.

И этот бессмертный человек, вытянув правую руку, молча ибезошибочно вел корабль через рифы, преграждающие путь к проходу между скалами.

Вода вокруг нас сияла, словно расплавленный металл,становясь то лазурной, то серебряной, то вдруг совершенно черной. Там, гдеволны бились о скалы, в воздух взлетали мириады капелек морской пены.

Я подошел еще ближе и почти бесшумно поднялся по трапу намостик.

Ни на секунду не отрывая взгляд от воды, Мариус протянуллевую руку и взял ею мою.

Он слегка сжал мои пальцы, и я почувствовал исходящее отнего тепло. Но сейчас было не время для разговоров. Удивительно, как он вообщесумел заметить меня.

Он чуть свел брови и прищурил глаза. Словно услышав егокоманду, гребцы снизили темп.

Я был потрясен и заворожен увиденным. Усилив собственнуюконцентрацию, я ощутил излучаемую им мощь, пульсирующую в такт биению егосердца.

Нас окружали скалы, у подножия которых тянулись узкиеполоски песчаных пляжей, и повсюду я чувствовал присутствие смертных. Я видел,как с факелами в руках они собираются у оконечности мыса или бегут к самойкромке воды. Они всматривались в вечернюю полутьму, стараясь разглядеть огнинашей галеры, и я слышал их мысли так же отчетливо, как если бы они высказывалиих вслух. Они думали по-гречески, и, хотя язык не был мне знаком, содержание ихмысленных посланий было для меня совершенно ясным.

«Наш господин едет! Идите все сюда и смотрите: едет нашгосподин!» При этом само слово «господин» приобретало в их понимании некийсверхъестественный смысл. Со всех окрестных берегов, перерастая в единый хор,слышался их возбужденный шепот, исполненный восторженного почитания.

Я слушал затаив дыхание. И вспоминал о том человеке в Каире,которого я привел в неописуемый ужас, о панике, вызванной моим выступлением насцене театра Рено. За исключением этих двух позорных для меня происшествий,последние десять лет я странствовал по миру совершенно незаметно для смертных.А эти люди, крестьяне в темных одеждах, собравшиеся посмотреть, как проплываетмимо галера, знали, кто такой Мариус. Или, во всяком случае, догадывались.Насколько я мог судить, они ни разу не произнесли греческий эквивалент слова«вампир».

Пляжи остались позади. Справа и слева от нас были лишькрутые скалы. Гребцы едва касались веслами воды, и корабль легко скользил сампо себе. Высокие каменные стены закрывали от наших глаз небо.

Через несколько минут перед нами открылся сверкающийсеребром обширный залив, образованный высокой и совершенно отвесной скалой, пообе стороны от которой крыльями отходили более низкие и пологие горы. Скалабыла так высока, что ее вершину я разглядеть не смог.

По мере того как мы приближались к берегу, галера постепеннозамедляла ход, одновременно поворачивая чуть в сторону. Вскоре я увидел неясныеочертания древней каменной набережной, сплошь покрытой сверкающим мхом. Гребцыподняли весла вертикально вверх.

Мариус стоял совершенно спокойно, одной рукой чуть сжимаямою ладонь, а другой указывая на темную набережную, мокрые камни которойотражали свет галерных огней.

Когда мы оказались не более чем в пяти или шести дюймах отстенки набережной, что, по моему мнению, было весьма опасным расстоянием длякорабля таких размеров, я почувствовал, что галера внезапно встала.

Мариус крепче взял меня за руку, и мы вместе прошли попалубе и взобрались на борт. Темноволосый слуга приблизился к Мариусу и вложилему в руку мешок. Затем мы с Мариусом с легкостью и совершенно бесшумноперепрыгнули с галеры на набережную.

Оглянувшись, я заметил, что галера слегка качнулась. Веславновь опустились на воду, и через несколько секунд судно уже стремительнонеслось по направлению к дальнему концу залива, где сверкали огни маленькогогородка.

Мы с Мариусом остались стоять в темноте в полном одиночестве.Когда галера превратилась в крошечную точку на поблескивающей глади воды, онуказал мне на выбитые прямо в скале ступени узкой лестницы.

– Иди первым, Лестат, – сказал он.

Мне было приятно подниматься по лестнице. Доставлялоудовольствие быстро двигаться вверх по грубо высеченным каменным ступеням,следуя крутым поворотам, чувствовать, как усиливается ветер, и видеть далековнизу застывшую поверхность воды, такую неподвижную, что казалось, будто кто-товнезапно остановил волны.