Но больше всего меня поразило, что все стены от пола допотолка украшали яркие, великолепно написанные фрески.

В одной из комнат была изображена залитая солнцем пустыня,по которой, выписанный до мельчайших деталей, двигался караван верблюдов вместес одетыми в тюрбаны людьми. В другой передо мной ожили джунгли, наполненныетропическими цветами и лианами. Каждый листик был как настоящий.

Иллюзия реальности была столь полной, что в первый момент ябуквально опешил. Зрелище оказалось столь увлекательным, что я не мог отвестивзгляд и чем пристальнее вглядывался, тем больше видел.

Повсюду были изображены разного рода существа – насекомые,птицы, земляные черви. Миллионы точных деталей в конце концов создали у менявпечатление, что я нахожусь в совершенно ином пространстве и времени и оказалсявнутри чего-то гораздо большего, чем обычная картина. Но в то же время это былосовершенно плоское настенное изображение.

У меня закружилась голова. Куда бы я ни повернулся, повсюдуя видел все новые и новые картины. Названия некоторых цветов и оттенков я дажене знал.

Что же касается стиля, в котором были написаны картины, тоон одновременно и восхищал и ставил в тупик. Техника письма была совершеннореалистической, с использованием классических пропорций и тех приемов, которыеможно увидеть в произведениях всех представителей позднего Ренессанса: да Винчи,Рафаэля, Микеланджело, а также в работах художников более позднего времени, кпримеру Ватто или Фрагонара. Очень эффектно использовался свет. Казалось, чтонарисованные существа действительно дышат.

Но в отношении деталей нельзя было говорить о реалистичностиили пропорциях. Слишком много было обезьян в джунглях, слишком много жуков налистьях… На картине, изображающей летнее небо, в воздухе летали тысячинасекомых.

Я попал в просторную галерею, с обеих стен которой на менясмотрели портреты множества мужчин и женщин. Я едва не вскрикнул. Здесь былипредставители всех эпох – бедуины и греки, египтяне и римляне, рыцари вдоспехах, крестьяне и короли. Здесь были люди эпохи Ренессанса в короткихколетах и рейтузах, сам Король-Солнце в массивном завитом парике и даже моисовременники.

И опять же детали создавали впечатление, будто все этосуществует только в моем воображении: капельки воды, застывшие на плаще,полураздавленный лакированным башмаком паук…

Я засмеялся, но вовсе не потому, что мне стало весело, а отпереполнявшего меня восторга. Я смеялся и никак не мог остановиться.

Мне пришлось усилием воли заставить себя выйти из галереи, ипомогло мне в этом, пожалуй, лишь одно: я увидел ярко освещенную библиотеку.

Множество стеллажей с книгами, свернутыми в рулонырукописями, огромные блестящие глобусы на деревянных подставках, бюстыдревнегреческих богов и богинь, множество развернутых карт…

На столах стопками лежали газеты на всех языках мира. Иповсюду было множество удивительных и любопытных предметов: ископаемые останки,мумифицированные руки, экзотические раковины… Здесь имелись букеты засушенныхцветов, статуэтки, фрагменты старинных скульптур, глиняные сосуды, украшенныеегипетскими рисунками и иероглифами.

В центре комнаты между столами и стеклянными футлярами былирасставлены удобные стулья со скамеечками для ног, возле каждого горелимасляные лампы или канделябры со свечами.

Здесь были созданы все условия для приятноговремяпрепровождения, для долгих часов отдыха, и все убранство комнаты носило насебе отпечаток человечности. Знания человечества, созданные людьми произведенияискусства, даже стулья, на которых, вполне возможно, когда-то сидели смертные…

Я провел в библиотеке довольно много времени, просматриваягреческие и латинские названия книг и чувствуя опьянение, как в те времена,когда я, будучи еще смертным, вливал в себя изрядное количество вина.

Однако мне необходимо было разыскать Мариуса. Я покинулбиблиотеку, спустился по небольшой лестнице, прошел по живописной галерее иоказался в еще более просторной и тоже ярко освещенной комнате.

Еще издалека я почувствовал запах цветов и услышал пениептиц. И наконец очутился среди множества самых разных по размеру клеток. Здесьбыли не только разнообразные птицы, но и обезьяны, бабуины. Пока я проходил покомнате, все они яростно бесновались в своих маленьких тюрьмах.

Рядом с клетками в горшках росли всевозможные растения:папоротники и банановые деревья, махровые розы, жасмин, луноцвет и множестводругих прекрасных ночных растений. Здесь были пурпурные и белоснежные орхидеи,медоносы, привлекающие к себе и заманивающие в ловушку насекомых, миниатюрныедеревья, ветви которых сгибались под тяжестью персиков, лимонов и груш.

Из этого рая я сразу же попал в галерею скульптуры, котораяничуть не уступала галереям и музеям Ватикана. В соседних помещениях я успелзаметить великое множество картин, предметов мебели, привезенных с Востока,механических игрушек и забав.

Теперь я, конечно же, не стоял подолгу возле каждогоувиденного предмета. Для того чтобы внимательно рассмотреть все, что здесьнаходилось, понадобилась бы целая жизнь. Я поспешил дальше.

Я не знал, куда именно иду, но понял, что мне сознательнобыло позволено увидеть все эти сокровища.

И наконец до меня донесся звук, безошибочно свидетельствующийо присутствии Мариуса, – глухие и ритмичные удары сердца, которые я ужеслышал в Каире. Я двинулся прямо на этот гул.

Я оказался в ярко освещенном салоне восемнадцатого века.Каменные стены покрывали великолепные панели из розового дерева и высокиезеркала в рамах. Здесь стояли раскрашенные сундуки, обитые тканью стулья ифарфоровые часы. На стенах висели яркие пейзажи. В шкафах со стекляннымидверцами я увидел книги, на маленьком столике возле парчовых кресел с широкимиподлокотниками лежала свежая газета.

Высокие и узкие французские окна выходили на каменнуютеррасу, где буйно цвели источающие тонкий аромат белые лилии и красные розы.

Там, опершись о каменную балюстраду, спиной ко мне стоялджентльмен восемнадцатого века.

Он обернулся и жестом пригласил меня выйти на террасу. Этобыл Мариус.