— Так зачем же нам затевать все это? —спросила Лорин.

— Чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Мыразвяжем кампанию за признание табачных предприятий виновными в гибели многихлюдей. Вспомните: до сих пор они не проиграли ни одного процесса и считают себянепобедимыми. Мы докажем обратное и сделаем это так, что другие истцыперестанут бояться судиться с табачными компаниями.

— Стало быть, вы хотите обанкротитьтабакопроизводителей? — спросил Лонни.

— Их судьба меня не волнует. “Пинекс” стоитодин и две десятых миллиарда, и почти весь свой доход он получил за счет людей,которые потребляют его продукцию, но мечтают от нее освободиться. Да, я считаю,что без “Пинекса” мир стал бы чище. Кому придет в голову оплакивать кончинуэтого монстра?

— Может быть, людям, которые в нем работают? —напомнил Лонни.

— Разумное замечание. Но все же я большесочувствую тем тысячам курильщиков, которых “Пинекс” поймал в свой капкан.

— И сколько апелляционный суд присудит СелестеВуд? — поинтересовалась миссис Глэдис Кард. Ей не давала покоя мысль о том, чтоее соседка — не важно, что миссис Кард не была с ней знакома лично, — можетстать богачкой. Конечно, она потеряла мужа, но мистер Кард тоже страдает ракомпростаты, и это никого не тревожит.

— Понятия не имею, — ответил Николас. — И необ этом мы должны думать. Это дело будущего, и решать его будет другое жюри —существуют официальные инструкции, регламентирующие снижение завышенных поприговорам сумм.

— Миллиард долларов, — повторила Лорин тихо,однако так, что все услышали. Это было так же легко произнести, как “миллиондолларов”. Уставившись в стол, большинство присяжных повторяли про себя:“Миллиард”.

Николас в который уж раз похвалил себя за то,что вовремя избавился от Херреры. В такой момент, когда на кону стоял миллиарддолларов, Херрера поднял бы страшную бучу и, вероятно, испортил бы все дело. Носейчас в комнате стояла тишина. Лонни остался единственным сторонником защиты ив настоящее время лихорадочно подсчитывал в уме голоса.

Хорошо также, что отсутствовал Херман, это,может быть, было даже важнее, чем отсутствие Херреры, потому что к нему многиеприслушались бы. Он был разумен, расчетлив, не привык действовать подвоздействием эмоций и, разумеется, не склонен к тому, чтобы приниматьвызывающие решения.

Но их обоих здесь не было.

Николас увел разговор от окончательно так и нерешенной ими проблемы ответственности как таковой и ловко переключил всеобщеевнимание на следствие — на вопрос о сумме возмещения. Однако никто, кроме него,этого не понял. Миллиард поразил воображение присяжных и заставил думать оденьгах, а не о том, действительно ли компания виновна в смерти Вуда.

И Николас был твердо намерен не дать имотвлечься от денег.

— Это лишь предупреждение, — сказал Николас. —Но важно, чтобы табачные короли испугались.

Он быстро подмигнул вошедшему как раз на этойреплике Джерри.

— На такую большую сумму я не могусогласиться, — подхватил тот с привычной интонацией торговца автомобилями, иэто сработало. — Это... это, знаете ли, чересчур. Я, конечно, согласен, чтонадо потребовать возмещения, но, черт возьми, такая сумма — чистое безумие.

— Ничего не чересчур, — возразил Николас. — Укомпании на счету восемьсот миллионов долларов. Но она же — что твой монетныйдвор. Все табачные компании фактически печатают собственные деньги.

Итак, Джерри стал восьмым. Забившись в угол,Лонни грыз ногти.

Девятой оказалась Пуделиха.

— Нет, это все-таки чересчур, и я на это непойду, — сказала она. — Может, на меньшее я и соглашусь, но на миллиард — нет.

— Ну так сколько? — спросила Рикки.

Пятьсот миллионов? Сто миллионов? Они ицифры-то такие не могли выговорить.

— Не знаю, — сказала наконец Сильвия. — А выкак думаете?

— Мне нравится идея заставить этих ребятповисеть в петле, — ответила Рикки. — Мы должны напугать их, и не надо робеть.

— Значит, миллиард? — спросила Сильвия.

— Да, я могу за это проголосовать.

— Я тоже, — с готовностью подхватил Шайн,чувствуя себя состоятельным человеком уже потому, что принимал участие вобсуждении подобных сумм.

Наступила долгая пауза, в тишине слышалосьлишь, как Лонни грызет ногти.

Наконец Николас сказал:

— Кто не готов голосовать за то, чтобы вообщевозмещать какой бы то ни было ущерб?

Сейвелл поднял руку, Лонни проигнорировалвопрос, ему и не требовалось отвечать на него.

— Десять против двух, — доложил Николас изаписал цифры. — Таким образом, жюри решило вопрос об ответственности кактаковой. Переходим к вопросу о размере возмещения. Согласны ли десять человек,проголосовавших “за”, с тем, что материальные потери, связанные со смертьюВуда, составляют два миллиона долларов?

Сейвелл отбросил стул, на котором сидел, ивышел из комнаты. Лонни налил себе чашку кофе и сел у окна спиной ко всем, ноприслушивался к каждому слову.

“Два миллиона” — по сравнению с тем, чтообсуждалось только что, это звучало так, словно речь шла о разменной мелочи.Все десятеро согласились. Николас вписал решение в бланк протокола,утвержденный судьей Харкином.

— Согласны ли все десять присяжных, чтоморальный ущерб в принципе должен быть возмещен, независимо от конкретнойсуммы? — Он медленно обошел стол, получив от каждого ответ “да”. Миссис ГлэдисКард колебалась. Она могла изменить свое мнение, но это уже не важно.Требовалось лишь девять голосов.

— Хорошо. Теперь перейдем к размерувозмещения. Есть идеи?

— У меня есть, — сказал Джерри. — Пусть каждыйнапишет на бумажке свое предложение, свернет бумажку так, чтобы никто не узнал,какую сумму он предлагает, а потом мы сложим все вместе и поделим на десять.Таким образом, получим среднюю цифру.

— Она будет обязательной? — спросил Николас.

— Нет. Но это позволит нам понять, из чегоисходить. Идея тайного голосования оказалась привлекательной, и все быстронаписали на клочках бумаги свои цифры.

Николас, медленно разворачивая бумажку забумажкой, называл цифры Милли, а та их записывала. Миллиард, миллион, пятьдесятмиллионов, десять миллионов, миллиард, миллион, пять миллионов, пятьсотмиллионов, миллиард, два миллиона.