Наконец, Джеймс размышлял о социальных последствиях такого брака (очевидно, в ответ на доводы, выдвинутые Натом): «Не сомневаюсь, можно предпринять кое-какие шаги, чтобы такого не случилось, но общество, скорее всего, посмотрит на подобные меры неодобрительно. Возможно, так оно и есть, но я этого мнения не разделяю… То самое общество, которое ты считаешь современным, отвергает тебя, потому что ты не очень дружелюбно отнесся к нему из-за сестры, поступившей наперекор пожеланиям семьи, то же самое общество отнесется к тебе дружелюбно и будет еще больше тебя уважать, если поймет, что ты верен своим принципам и тебя не оскорбят пустые слова. Честный и добродетельный человек всегда оценит человека такого же характера. Adieu».

Правда, Джеймс добавил к своему гневному письму оговорку. Нату «следует понимать, что это мои, и только мои мысли и чувства, и не думать, что я каким бы то ни было образом хочу повлиять на твою мать или других членов семьи. Это будет недостойно, чего я вовсе не хочу. Все имеют право делать что хотят». Но это были пустые слова. В заключение Джеймс просил Ната показать письмо его старшему брату Лайонелу, «и я уверен, что он разделяет мое мнение». Впервые после смерти Натана Джеймс рассуждал как новый глава семьи, уверенный, что большинство родственников так же охвачены ужасом, как и он, если не больше. Письмо от Энтони, написанное на следующий день, — во время кризиса Энтони находился в Париже — подтверждает это впечатление: «Они хотят, чтобы мы пока не принимали Х[анну] М[айер], что вполне можно понять. Они говорят: сестра вышла замуж вопреки согласию своей семьи; если через два месяца ты примешь ее, какой пример ты подашь остальным? Они говорят: неужели моя дочь, которая видит, что кузину, вышедшую замуж против воли всей семьи, по-прежнему принимают, захочет выйти за того, кого выберу ей я? — нет, она тоже влюбится в христианина, а уж как поступят мальчики — одному Богу известно… Рекомендую… ради твоего же блага, а также ради того, чтобы сохранить между нами единство, — не принимать пока X. М.».

Нат сделал последнюю попытку заступиться за сестру, но дядя его решительно осадил.

Самым поразительным в ответе Джеймса, конечно, является то, что он уравнивает «веру» с эндогамией: если понимать его слова буквально, «гордость своей верой» означала родственный брак в пределах семьи Ротшильд, «чтобы состояние оставалось в семье». Можно задаться вопросом, какое вообще отношение этот явно практический принцип имеет к «вере». Суть доводов Джеймса сводилась не к тому, что младшие Ротшильды должны заключать браки только с другими евреями; она сводилась к тому, что они должны заключать браки только с другими Ротшильдами. Поощряя других членов семьи поступать по велению сердца, бунт Ханны Майер подверг опасности «все тщательно задуманные планы… — то есть что Майер женится на дочери Ансельма, дочь Лайонела выйдет замуж за юношу из другой ветви семьи». В «Конингсби» Дизраэли о младшем Сидонии говорится, что «никакие мирские соображения не способны подвигнуть его осквернить чистоту расы, которой он гордится», женившись на христианке. Однако в действительности «мирские соображения» в глазах некоторых Ротшильдов значили столько же, сколько и соображения расовой или религиозной исключительности. Джеймс почти признал это в своем письме: «Не воображай, мой милый Нат, что я решил сыграть роль человека религиозного, но должен признать, что я очень горжусь своей верой и очень хочу, чтобы и мои дети поступали так же». Его слова вполне согласуются с тем, что нам известно о его религиозности: как прекрасно знал Нат, Джеймс вовсе не строго соблюдал все религиозные предписания. Как и его братья, он, как подобает, исполнял свои обязанности по отношению к еврейской общине. В 1843 г. он поддержал Общество помощи бедным [евреям], а в 1847 г. спросил министра образования, «почему ни один еврей не назначен в ученый совет Бордо». Он энергично, как и все Ротшильды, боролся за предоставление гражданских прав еврейским общинам за пределами Франции (где с 1830 г. утвердилось полное религиозное равенство). Но по сути его приверженность религии была клановой: немногие евреи, если вообще кто-то из них, могли сравняться с Ротшильдами; тем не менее всем Ротшильдам необходимо было быть евреями.

Призыв Джеймса приняли во внимание. Когда — через несколько месяцев после замужества Ханны Майер — Энтони заподозрили в том, что он питает такие же намерения, его дядя Амшель настоятельно потребовал, чтобы он подчинился «тщательно составленному плану» и женился на одной из кузин Монтефиоре, Луизе. На сей раз давление возымело успех, не в последнюю очередь потому, что Энтони был не таким романтичным и более послушным, чем его сестра. «Дядя А. регулярно докучает мне вопросами, когда я женюсь, — жаловался он братьям, — и пишет дяде С., что я жду его смерти, чтобы жениться на христианке… я коротко ответил: если тетя Генриетта [Монтефиоре] даст нужную сумму, я готов жениться… он сказал, что, конечно, не советует мне [так поступать], если у Луизы не будет такого же состояния, что и у Джозефа и Натаниэля. Поэтому я ответил: прекрасно, и я считаю, что он сам им написал — потому что впоследствии мы с ним стали настоящими друзьями». Очевидно, Джеймс меньше беспокоился из-за Энтони, чем Амшель. «Я абсолютно убежден, — писал он из Неаполя в письме, которое доказывает, сколько внимания начали уделять дяди брачному вопросу, — что Энтони не собирается жениться на этой девушке. Хотя он очень слабохарактерен, мне не кажется, что даже на миг ему в голову придет такая глупая затея. Он слаб и легко подчиняется… уверяю тебя, я отношусь к данному вопросу совсем не легкомысленно. По возвращении в Париж я сделаю все, что в моих силах, чтобы положить конец его интрижке. Когда я был в Париже, мы с ним часто об этом говорили, но, как ты прекрасно понимаешь, мой милый Амшель, люди куда с большей готовностью ложатся в расстеленную и подогретую постель. К сожалению, происходящее кажется ему довольно [забавным??]. Кроме того, как ты, наверное, сам понимаешь, сейчас уже нельзя говорить молодежи, что делать, как раньше. Поскольку наш добрый [брат] Соломон тоже едет в Париж, с Божьей помощью, мы решим задачу… Рад видеть, что переговоры с сыном нашего брата Карла успешно завершились и все, с Божьей помощью, будет хорошо».

Последняя ссылка относилась к параллельному замыслу женить Майера Карла на Луизе, младшей сестре Ханны Майер.

В должный срок уверенность Джеймса была доказана с лихвой. «С радостью заметил, милый Энтони, что ты так влюблен», — одобрительно писал он в ноябре 1839 г.; через несколько дней объявили о помолвке Энтони и Луизы Монтефиоре. В феврале они поженились, и их осыпали многозначительными теплыми поздравлениями. Через три года — как и планировалось — Майер Карл женился на кузине Луизе в Лондоне. В августе того же года Нат женился еще на одной кузине, дочери Джеймса Шарлотте. Контраст между двумя последними пышными церемониями и жалкими свадьбами 1836 и 1839 гг. не мог быть более разительным: «Церемония состоялась [в Ферье], в маленькой часовне, воздвигнутой для этой цели в саду, дорога к ней была усыпана лепестками роз. После церемонии одни вернулись в Париж, но большая часть осталась для игр в вист, на бильярде, прогулок в саду и т. д. Мы с Билли выпили бутылку шампанского. В 7 поужинали в красиво убранной оранжерее. Произнесли много тостов. Твой дядя Джеймс предложил тост за здоровье короля в очень хорошей речи».