Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1 апреля.
Воскресенье. Утро светлое. В 9 к Але: через 15 минут уезжает. К 11-ти выглянуло солнце. Писал дни до 12-ти. Заглядывала на минуту Нора, тянула на улицу. Не пошел, остался дописывать. Сидел на балконе с 12 до 2. Появилась Ирина Ш. <…> Долго обо всем разговаривали. Д. Д. закончил вчера 1-ю ч. нового квартета.
Проходившая Ася Соловьева поздоровалась с И. По-видимому, приняла ее за мою жену. А Нора потом с подмигиваньем сказала: «Опять у вас была дама в норке?»
После обеда подремал и в 3.30 пошел в сторону станции. Веселый день, в бодром северном ветре. Высоко в синеве плывут редкие прозрачные чешуйки. Снега на открытых местах почти не осталось. Только в тени домов да под деревьями лежат потемневшие лепестинки, отороченные ледком, роняющим светлые капли. Синеют лужи на огородах. Кудлатая, пожухлая прошлогодняя трава и та радует и будто и сама радуется. На тополях налились почки. Громады их крон на фоне бледной выси неба выглядят набрякшими и особенно мощными. Ярко зеленеют сосны. Ослепителен на солнце смуглый румянец и белизна берез. Вершины олешника рыжеют массой крупных сережек: вот-вот запылят.
Упоенно щебечут, трещат, заходятся песней скворцы, славословят свой день нежнейшими, умиленными посвистами.
Посидел на станции, потом перешел полотно и попал в уютную, уставленную разноцветными, ухоженными, явно личными домиками улицу под названием «Привокзальная».
Почему-то не рванулось, как когда-то, мое «очажное» начало — иметь вот такой домик. Видимо, и этот неутоленный уголок души почти перегорел, «избылся». Конечно, если удастся Але ее строительство, я восприму его как чудо и буду счастлив и за нее и, конечно, если доживу — то и за себя. Но пока еще нет ничего и не надо. И совсем не надо и думать об этом. Показалось, что из частого леса, примыкающего к домикам, послышалась песня дрозда. Может ли это быть? Так рано?
Дома был в 5.30. Посидел еще на солнышке, а потом записал эти строки. В 6.30 позвонил Але. Потом поздравил с днем рождения Александру Дмитриевну [Бушей]. Около
7-ми часов поползли над лесом тучи с северо-запада: быть перемене. 8 часов, югославский фильм «Свирепый». Слабо и бутафорски. В ожидании звонка к Але (у нее опять концерт с Дмитриевым) сидели в пустынном коридоре с Норой и Мишкой. Они нет-нет да клонят к «своим» темам гликмановского толка. 10.30 позвонил к Александре Дмитриевне. Аля уже там, в гостях по случаю дня рождения «Сами». Возбуждена, еще вся в атмосфере своей удачной игры; разговор быстро закончили. У себя прочитал комментарии к лесковскому «Некуда». Комментарии, конечно, с сильным душком. Заснул благополучно.
2 апреля.
Понедельник. Как и ожидал, утро пасмурное, холодное, ветреное. В 9.30 позвонил Але. Собирается в Консерваторию. Вчера ушла от А. Д. в час ночи. Было уютно и «весело». Димка сказал Але: «Когда вы у нас — это всегда бывает весело, и тогда у нас как весна!» Конечно, пока говорили, у нее убежало молоко…
До 11 писал вчерашний день. В аптеку. Серо, промозгло, ветрено, совсем (было бы) похоже на осень, если бы не всепроникающий Весенний Свет.
Дома у меня Нора, все со своими темами. Вскоре появилась Ирина [Шостакович] и была долго, почти до самого обеда. «Расскажите веселое, о гликмановском вчерашнем обеде» и т.д. и т.д.
С обеда совсем потемнело, небо заволоклось низким пологом хмари. На душе тоже тяжело и печально. Придя с обеда, лег подремать, но и в дреме была тяжесть и тревога. Встал в 4: на балконе мокреть, моросит дождь. Вот и хорошо: к Шостаковичам не пойду. <…>
Сел за Шовена. Вновь заглянула Норка (о закрытых просмотрах, гороскопах, кошках).
К 6-ти проглянуло бледное солнце. И тут все-таки позвонила И.Ш. Пришлось ехать к ним… Дальше произошло то, что и должно было произойти: сколько-то посидели за курицей и водкой, смотрели даже торжественное заседание по поводу Рахманинова, Шостакович вскоре отстал, — а я… упился и вскоре потерял память. Прибыл домой в тягостнейшем виде. <…> Дома Миша и Нора около меня, какая-то моя агрессия к какому-то дядьке, пьяный разговор с Алей, звонок к И. Шостакович и т.д. и т.д. И тут же медленно, медленно проясняющееся осознание всего, что опять натворил…
3 апреля.
Вторник. День Суда…
Он начался с прихода вчерашней старушки-дежурной, которой я вчера от пьяных щедрот насовал пятидесятирублевок. Пришла со слезами отдавать их.
Позвонил Але. Она, к моему удивлению, как и всегда, не занимает прокурорской позиции: ласково, тепло, полна чувства поддержки мне, все втолковывает мне, что случившееся — пустяк.
Потом понесся к Норе выяснять подробности содеянного мною вчера. Завтракал в 10, когда все уже разошлись… Звонок Ирины: «Нигде не болит?», «Возьмите билеты в кино…» Попытка сна. Но заснуть немыслимо. Сел на балконе. Холодно. Серо. Нора, Миша, с покупками. После обеда дрема, довольно долго. Пытку совести, стыда и на сей раз удивления случившимся, которая длится весь день, не стоит и пытаться рассказать, нет слов. Бог наказал гордыню моего самодовольства этих дней, все ходил собой довольный: «Вот, мол, какой я хороший и разумный, даже поправился и похорошел… (да! да!).
С 2-х сел за Шовена. Внимательно читал до самого ужина. В 6 часов звонил Але. В 8 час. кинокартина «Человек-оркестр». Если бы быть в нормальном виде, то, должно быть, очень смешная.
Около 11 в уголке под лестницей поговорил с Алей. Очень хорошо. Даже вроде бы полегче стал груз моей кармы, и с более светлой душой я вернулся в комнату, лег и заснул.
4 апреля.
Среда. На улице серо, безветрено, очень свежо. Свежо и в комнате. После завтрака долго дремал с «демпингом». Потом записал дни. Закончил в 12. Подошла Нора с «римлянином» Димой — принесла папиросы. Разговор о «хозяйствовании», обихоживание «любимых» вещей, квартиры. С 1 до 2 прошел до лесной