не спал, маялся, вертелся. После завтрака лег доспать, а уже через час проснулся с сильнейшим насморком. Весь день просидел дома, глотал всякие таблетки, капал в нос, мазал его всякой всячиной, читал мудрого своего старика — Лескова («Некуда»). Читать его надо медленно и очень внимательно; он рассчитывает на терпеливого, «работающего» читателя.

За окном серо и вьюжно. К вечеру носу полегчало. Пошел все-таки в кино. Сел, где не дуло из окон и дверей. Фильм бездарный и глупый, под названием «Борьба с тенью». О молодом советском «вьюноше», боксере.

К Але звоню не часто. Разговоры наши кратки. Она обрекла себя на работу на износ. Основания у нее для этого, безусловно, верные: добывать доцентуру и переход в Консерваторию (исходя из вероятного моего близкого выхода из «игры»…). Не знаю только, выдюжит ли?? <…> Страшно все очень. Сегодня просил ее позвонить Золотову и отменить съемку фильма обо мне: не хватает мне этой съемки вдобавок к Японии, Риге и осенней Югославии?! Перед сном затащил к себе Норку, поплакался немного, наглотался лекарств, выпил сладкого кипятку с булкой и снотворных и покорно, один улегся спать. Покорно, как в детстве, когда болезнь бывала уютным лишним поводом, чтоб почувствовать себя укутанным и безопасным в заботе и любви мамы, папы, фрейлины… и даже горничной Маши.

21 марта.

Среда. Крепко, беспробудно спал. Проснулся, прислушался: здоров! И нос почти в порядке! 10.20 — пошел пройтись. В сторону «Композиторов» не дошел: много снега. Сделал кружок мимо аптеки и посидел на угреве около дома. К себе в комнату вернулся в первом часу.

День сияющий, морозный. Крепкий ветерок качает сосны. По лесу летит снежная пыль. Низко над лесом бегут редкие мелкие тучки. В синеве неба уже начали краснеть прутистые кроны берез. Ярко зеленеют фисташковые стволы осин. Лес полнится весенним вороньим граем.

У себя, сел почитать. Стук в дверь: Алик Мнакацанян. Посидел с часок, все ужасался делами в Консерватории. После обеда опять с Лесковым и записал дни, чего, по правде говоря, совсем не собирался делать сейчас за ненадобностью этого занятия вообще… Перед ужином мимо кочегарки взад-назад по лесной дороге. Бледное, чистое небо. Лес в предзакатном озарении. Стихающий ветерок пошевеливает кроны сосен. Тишина. Вдалеке — стрекотание сороки.

Кино. Таджикская картина «Невестка». Вопреки ожиданию, очень хорошая. Теплая, естественная, правдивая и очень живописная: барашки, верблюды… В уголке, под столовой, позвонил по автомату: долгий разговор с Алей; бодра, голосок живой, температуры нет уже 3-й день. Слава Богу. <…>

22 марта.

Четверг. В 3 часа ночи пробуждение: мое «реле» сработало. События со Светлановым увязались с поведением Симонова и мгновенно выросли до кошмара. Решил звонить в 7 часов утра Данилову и, может быть, ехать в Ленинград (!). В 7.30 встал разбитым, позвонил Данилову. Пока в Л-д не еду. После завтрака дремал. Никуда не пошел, конечно, но

1.30 сидел у дома на скамейке. День безмолвный, затученный, но светлый, тишайший — схимный. Высоко в небе с гомоном кружит большая стая ворон. Весенние их игры: пикирование на нижелетящую, крутые виражи, взмывание вверх, погоня друг за другом. В 1 час позвонил Але. Рассказал о своем светлановском психозе. Ехать, конечно, не советует и вдобавок всыпала мне за мое обвинение лабухов. После обеда дрема.

Разбудила Ирина, худенькая, геройски прошагавшая по лыжням сквозь сугробы леса, чтоб меня повидать. Пришла мокрая как мышь, сушилась, мылась. С ней, как всегда, тепло и утешно. Отвел немного душу и разрядил свою вконец сношенную психику. В 6 часов проводил ее до повертки у «лосевых ложков». Смотрел вслед, как в сумеречном лесу промеж темных стволов мелькал и скрылся ее красный платок.

В 6.30 звонил Данилову, но решили, что мне ехать в Ленинград не надо. Кино сегодня нет. В 8 часов, в гнетущей тишине комнаты, сел читать Лескова. Впереди 3 часа очередного терпения: Аля будет дома только к 11-ти часам вечера. Время прошло быстрее, чем ожидал. В 11 позвонил: Алена хорошая, приветливая. Домой пришла раньше положенного. Сказал ей, чтоб в вопросе своего приезда ко мне руководствовалась только тем, что ей самой надо и как ей самой будет лучше, чтоб, спаси Бог, не нарушить налаживающегося здоровья и душевного состояния.

23 марта.

Пятница. Приехали Шостаковичи. После завтрака: лесом — к ним. День бессолнечный, но налитой слепящим белым светом. За ночь выпало много снега, в лесу пушистая целина — ни следочка. Идти трудно из-за снега, да и с дыханием у меня совсем паршиво. Пройду немного, постою, отдышусь, бреду дальше. Шостакович встретил тепло. В коттедже уютно. Ирина — налитая, возмужавшая. Дали кофейку, виски. Шостакович тревожно жалуется на ухудшение в ногах и руках и на — впервые в жизни — столь длительный перерыв в творчестве: «Два года не написал ни нотки… Вот и не пью, а все лежу в больницах. Хочу начать пить. Вот давайте с вами выпьем как-нибудь».

Домой Ирина подвезла на машине. Дома подремал сладко. Сегодня «нутро» в относительном порядке. Говорил с Алей. Она совсем прежняя, теплая, соскучившаяся, влекущаяся ко мне, бодренькая.

После обеда еще подремал в кресле и еще раз пошел продышаться: лесной дорогой до полотна и кругом — обратно. В природе резкая перемена: небо тяжело затянулось, сильно потеплело и, несмотря на отсутствие солнца, началась резкая оттепель: на шоссе замесилась снеговая кашица, по обочинам бегут ручьи. За какой-нибудь час рухнула зима, и «Весна света» перешла в «Весну воды».

Иду с трудом: влажно, парко, давяще. Со старостью все медленнее работает организм, сам себе становишься тормозом. Напрасно сердце, учащенно трепыхая, старается восстановить ритм обмена: движение будет все медленнее и медленнее, пока не остановится совсем, задушив отчаянную предсмертную вспышку обреченного сердца… У железной дороги тоскливые дали путей, на шоссе — разбрызгивающие грязь грузовики; серо и одиноко.

Дома стал записывать дни. Но не дали дописать Нора с Мишей, принесшие кулек сахарного песку. В кино приехала Ирина Шостакович, сидели с ней рядом (картина французская «Старая дева»). Проводил ее до машины. Тьма кромешная, еще потеплело, и идет частый, неестественно теплый дождь; звонил по автомату Але насчет того, стоит ли ехать ей в сырость и как одеться.

24 марта.

Суббота. 10.30 на скамейке у дома. Тихо, солнечно, продолжается сильная оттепель. При этом ветерок, против всякой логики, веет с северо-запада, от залива, отчего воздух еще чище и живительней. Вороньих голосов почти не слышно, уж не начали ли нестись в связи с таким потеплением?

С 11