Таким образом, было бы упрощением объяснять крах французской военной мощи в 1930-е годы одними лишь экономическими проблемами. Относительно процветавшая в конце 1920-х годов Франция, обеспокоенная тайным перевооружением Германии, не замедлила увеличить свои военные расходы (особенно на армию) в 1929/1930 и 1930/1931 финансовых годах. Увы, ложные надежды, возлагаемые на переговоры о разоружении в Женеве, сопровождались последствиями спада: к 1934 году военные расходы, как и прежде в 1930–1931 годах, составляли 4,3% от национального дохода, однако общая их сумма была меньше на 4 млн. франков с лишним, поскольку экономика проседала слишком быстро{654}. Хотя Народный фронт под руководством Леона Блюма был намерен увеличивать расходы на вооружение, показатели обороноспособности только к 1937 году превысили соответствующие показатели за 1930 год, причем большая часть этой суммы была направлена на латание первоочередных «дыр» в регулярной армии и строительство укрепительных сооружений. Таким образом, в этот решающий период Германия стала лидером с точки зрения как экономического развития, так и военной мощи:

Французская экономика слабела, кроме того, у страны имелись долговые обязательства, а затраты на выплату пенсий ветеранам войны 1914–1918 годов составляли половину от общих социальных расходов государства. Разумеется, в такой ситуации Франция была неспособна модернизировать все три вида вооруженных сил соответствующим образом, пусть даже в 1937 и 1938 годах доля расходов на оборону составила более 30% от общего бюджета страны. Как ни парадоксально, но обеспечение французского военно-морского флота было организовано, возможно, наилучшим образом, и к 1939 году он получил современные корабли в необходимом количестве, однако это мало способствовало укреплению системы обороны от наземных ударов германской армии. Из всех видов французских вооруженных сил в самом тяжелом положении находилась авиация, испытывавшая острую нехватку финансирования; в период с 1933 по 1937 год рассредоточенная и ослабленная авиационная промышленность Франции пыталась хоть как-то удержаться на плаву, выпуская по 50–70 самолетов в месяц, что составляло не более десятой части месячного объема выпуска самолетов Германией. Например, в 1937 году в Германии было построено 5606 самолетов, тогда как во Франции по разным данным — от 370 до 743{656}. Лишь в 1938 году правительство приняло решение о финансировании авиационной промышленности, но столь внезапное расширение производства не могло не столкнуться с определенными сложностями, не говоря уже о трудностях, связанных с обучением пилотов управлению новыми скоростными и маневренными самолетами. К примеру, первые 80 истребителей Dewoitine 520, на которые возлагали особые надежды, были получены армией лишь в январе — апреле 1940 года, и пилоты только-только начали осваивать управление ими, когда Франция подверглась нападению{657}.

Однако многие историки признают, что помимо экономических и производственных трудностей существовали и более глубокие социальные и политические проблемы. Французское общество еще не отошло от потрясений, связанных с потерями в Первой мировой войне. На него давили постоянные обвалы экономики и очередное крушение надежд на лучшее. Его разрывали на части классовые и идеологические противоречия, обострявшиеся с каждой новой безуспешной попыткой политических деятелей решить актуальные для страны проблемы девальвации, дефляции, 40-часовой рабочей недели, снижения налогов и перевооружения армии. К концу 1930-х годов во Франции уже не ощущалось сплоченности, общество переживало кризис морального состояния. Ни о каком «священном союзе» не могло быть и речи: распространение фашистской идеологии в Европе, по крайней мере во время гражданской войны в Испании, спровоцировало дальнейшее разделение французского общества на два лагеря. Крайние правые выражали поддержку скорее Гитлеру, чем Блюму, о чем красноречиво гласили лозунги на улицах, а многие из их левых оппонентов выступали против роста расходов на вооружение и отмены 40-часовой рабочей недели. Эти идеологические противоречия были связаны с неустойчивостью позиций сторон и продолжительной нестабильностью в правительстве Франции в межвоенный период (с 1930 по 1940 год его состав успел смениться двадцать четыре раза), в результате складывалось впечатление, что общество находится на грани гражданской войны. По крайней мере, это общество едва ли было способно противостоять решительным действиям Гитлера и отвлекающим маневрам Муссолини{658}.

Все это, как не раз случалось во французской политике, оказало влияние на взаимоотношения военной и гражданской части населения, а также на положение армии в обществе{659}. Но помимо общей атмосферы подозрительности и уныния, в которой французские лидеры вынуждены были реализовывать свои стратегии, существовал целый ряд особых проблем. Отсутствовал эффективный орган власти наподобие комитета обороны империи или подкомитета начальников штабов в Великобритании, который мог бы объединить военные и невоенные ветви власти для более системного подхода к стратегическому планированию или даже для координации и оценки замыслов противника. Ведущим военным деятелям Гамелену, Жоржу, Вейгану и (находящемуся в тени) Петену было по 60–70 лет, и они были сторонниками оборонительной войны, осторожными, равнодушными к новым тактическим методам и приемам. Категорически отрицая предложения де Голля о создании мобильной модернизированной танковой армии, они сами были неспособны разобраться в альтернативных способах использования новейших средств ведения войны. Методика применения совместных действий различных родов войск не практиковалась. Проблемы организации управления боевыми действиями и связи между подразделениями (например, при помощи радио) просто игнорировали. Серьезно недооценивалась роль авиации. Хотя в рядах французской интеллигенции активно говорили о планах Германии, правящие круги игнорировали эти замечания. В то время французское командование открыто выражало сомнения в эффективности методики масштабного применения танковых соединений, столь часто используемой германской армией в ходе своих операций, переводы же книги Гудериана «Внимание, танки!» (Achtung — Panzer), направленные в библиотеки всех французских гарнизонов, так никто и не открыл{660}. Таким образом, как бы ни активизировалась французская промышленность и какое бы внушительное количество танков она ни выпустила (причем многие из них, например SOMUA–35, были очень высокого качества), соответствующей доктрины их применения не существовало{661}. Учитывая имеющиеся недостатки управления войсками и обучения солдат, можно сказать, что в случае вступления в новую мировую войну Франция едва ли могла компенсировать тот урон, который был вызван социально-политической неудовлетворенностью и экономическим кризисом.