— Не знаю, могу ли я назвать Мику своим бойфрендом.

— А как ты можешь его назвать?

— Дольф, я ценю, что ты открыл мне свою личную жизнь. Всамом деле ценю, Дольф. Но я не стану отвечать тем же.

Глаза его стали каменными.

— Что тебя связывает с монстрами, Анита? Мы, бедныелюдишки, для тебя недостаточно хороши?

— С кем я встречаюсь, Дольф, это совершенно не твоедело.

— Встречаться — встречайся, но мне противна мысль, чтоони к тебе прикасаются.

— Не твое дело, с кем я встречаюсь, Дольф, и уж совсемне твое собачье дело, с кем я сплю.

— Ты трахаешься с Микой Каллаханом? — спросил он.

Я взглянула в его сердитые глаза такими же своими:

— Да, да, трахаюсь!

Он стоял передо мной, дрожа от злости, опустив сжатые вкулаки руки, и я подумала на миг, что сейчас он может сделать что-то ужасное,грубое, о чем мы оба потом пожалеем. Потом он повернулся спиной.

— Выйди, Анита. Выйди.

Я протянула было руку — дотронуться до него, но урониларуку. Я хотела извиниться, но это лишь ухудшило бы дело. Мне до сих пор самойбыло неловко, что у нас с Микой был секс, и оттого я так резко отреагировала.Дольф заслуживал лучшего. Я попыталась сделать, что можно было.

— Сердце хочет, чего хочет, Дольф. Человек не планируетусложнить себе жизнь — это просто случается, и делаешь ты это не намеренно и недля того, чтобы уязвить людей, которые тебя любят. Просто так иногдаполучается.

Он кивнул, не поворачиваясь.

— Люсиль хочет как-нибудь тебя позвать и поговорить провампиров — хочет их получше понять.

— Я буду рада ответить на любые ее вопросы.

Он снова кивнул, но так же стоял ко мне спиной:

— Я ей скажу, чтобы позвонила.

— Буду ждать.

Мы еще постояли. Он так и не повернулся. Молчание тянулось,и было оно не дружественным, а натянутым.

— У меня больше нет вопросов, Анита. Ты свободна.

Я остановилась возле двери, оглянулась. Он все так же стоялспиной, и я подумала, не плачет ли он. Можно было понюхать воздух, и мои новыелеопардовые чувства дали бы ответ, но я не стала. Я открыла дверь и тихозакрыла ее за собой, оставив Дольфа наедине с его горем и гневом. Плачет Дольфили нет — это не мое дело.

Когда ушел последний полисмен и уехала последняя машина«скорой», в доме воцарилась летняя тишина. В кухне был погром — разбитое стеклона полу, засыхающая кровь на полированном дереве. Теперь ее из щелей никакимчертом не выковырять. Она останется навсегда памятью о победе более сильноговооружения, но дорогой ценой.

Еще надо было звонить Рафаэлю и сообщать, что из-за меняодного из его людей убили, а другого ранили. Нельзя было не признать, что ониоказались очень кстати. Два лишних ствола дали решающий перевес. Будь вооруженатолько я, все могло бы повернуться по-другому. Проще говоря, меня бы убили.

Я резко обернулась на шум за спиной. В дверях стоял Натэниелс веником, совком и ведерком.

— Я думал убрать стекло.

Я кивнула — слишком сильно билось в горле сердце, чтобы отвечатьголосом. Я не слышала, как он подошел сзади. Услышала его в дверях, не такчтобы близко, но для бандита с пистолетом хватило бы.

Все это время я сохраняла спокойствие. Держала себя в рукахвсе время, что здесь была полиция, но сейчас меня трясло мелкой дрожью.Отсроченная реакция, черт бы ее побрал.

Натэниел поставил совок и ведро на стол, прислонил веник кстулу и медленно подошел ко мне. Вгляделся в мое лицо озабоченными сиреневымиглазами.

— Ты как, ничего?

Я открыла было рот, чтобы соврать, но вдруг издала тихийзвук, почти хныканье. Крепко зажала рот, чтобы больше так не делать, но менястало трясти сильнее. Если ты слишком упряма, чтобы дать себе заплакать, телонайдет другой способ выпустить пар.

Натэниел осторожно тронул меня за плечо, будто не знал,одобрю ли я такой поступок. Почему-то от этого у меня стало жечь глаза,стиснуло грудь. Я крепко обхватила себя руками, будто так могла удержать в себеслезы. Натэниел подвинулся ко мне, попытался меня обнять. Я отодвинулась, зная,что иначе разревусь. Я сегодня уже плакала, больше одного раза в день я себеэто не позволю. Если бы я, черт меня побери, плакала каждый раз, когда меняпытаются убить, я бы уже в слезах утонула.

Натэниел вздохнул:

— Если бы ты нашла меня в таком виде, ты бы меня обняла,и мне стало бы лучше. Давай я с тобой так же сделаю.

Я сказала придушенным голосом:

— Сегодня я уже расклеивалась. Одного раза в деньдостаточно.

Он схватил меня за руку. Почти от любого я бы этого ждала ибыла бы готова, но не от Натэниела. Его я не опасалась.

Пальцы его сдавили мне руку выше локтя, не настолько сильно,чтобы было больно, но настолько, чтобы я поняла, что он всерьез. Дрожь у меняпрекратилась, будто щелкнули выключателем. Я стала собранной, слез и в поминене было.

Он встряхнул меня за руку, достаточно сильно, чтобызаработать сердитый взгляд.

— Ты не разрешила бы себя обнять. А я знал, что вотэто, — он чуть сильнее сдавил мне руку, — поможет.

— Отпусти, Натэниел. Немедленно, — сказала яголосом низким и предупреждающим, с оттенком рассерженности. Никогда Натэниелне смел меня тронуть так, чтобы это было даже близко к грубости. И под моимгневом была грусть. Я считала, что он безопасен, а он уже перестал таким быть.Он становился личностью, а не подчиненной тряпкой, и до сих пор мне не приходилов голову, что не все в этой личности может мне понравиться.

Я ощутила какое-то движение, будто сам воздух изменилнаправление потока, и Мика вошел в кухонную дверь. Волосы у него еще былимокрые из-под душа и откинуты назад, и я впервые увидела его лицо безобрамляющих локонов.

Лицо его было таким же тонким, как и все остальное. Ядумала, что лишь из-за длинных локонов он кажется хрупким, но дело было вструктуре костей, то есть в нем самом. Если не обращать внимания на ширинуплеч, на прямую линию бедер, то на ум приходили слова «девичья стать». На самомделе он выглядел не более женственным, чем Жан-Клод, но был более узко-костным,изящным. Легче выглядеть мужественным, если в тебе около шести футов, и кудатруднее, если в тебе пять футов пять дюймов. Только одно нарушало изящноесовершенство его лица: нос был не прямой. Он когда-то был сломан как следует ине сросся правильно. Такой дефект должен был портить впечатление, но нет.Казалось, что он, как и глаза, что-то добавлял к облику Мики, вызывал интерес,не снижая привлекательности. Может быть, мне уже надоели совершенные мужчины.