Калеб сидел на дальнем конце дивана, завернувшись в одеяло,снятое с кровати. Санитары, которые унесли Клодию, сказали, что она в шоке. Яготова была ручаться, что сегодня она в первый раз оказалась не с того концаружья.

От Калеба виднелись из-под одеяла только курчавая макушка ипрорезь карих глаз. Вид у него был как у десятилетнего мальчишки. Я быпопыталась его утешить, но Зебровски не позволил бы мне говорить ни с ним, нивообще с кем-нибудь. Мерль стоял у стены в изголовье дивана, глядя на всенепроницаемыми глазами. Копы косились на него мельком, проходя по комнате. Имбыло неуютно с ним по той же причине, что и мне: от него, как аромат дорогогоодеколона, ощущался потенциал насилия.

Зебровски покрепче надвинул очки на нос, сунул руки вкарманы штанов и посмотрел на меня сверху вниз. Я сидела, он стоял, так чтосмотреть сверху вниз было просто.

— Значит, выходит, что эти ребята просто ворвалисьсюда, и ты понятия не имеешь зачем.

— Именно так.

Он смотрел на меня. Я смотрела на него. Если Зебровскидумал, что я сломаюсь под его стальным взглядом, то ошибся. И еще мне помогло,что я в самом деле малейшего понятия не имела, кто это был и зачем. Я сидела.Он стоял. Мы таращились друг на друга. Калеб дрожал на краю дивана. Мерльсмотрел, как снуют туда-сюда люди.

А людей было много. Они ходили вокруг дома за спинойЗебровски, входили и выходили в кухню — огромные занятые муравьи. На местепреступления всегда слишком много народу толчется, не считая зевак. Всегдакопов больше чем надо. Но никогда не знаешь, чья пара глаз найдет ключевуюулику. Нет, честно. Я думаю, что больше улик было потеряно из-за суеты, чемнайдено из-за дополнительной помощи, но это мое мнение. Я вообще не слишкомобщительна.

Мы так и стояли в персональном колодце тишины. За нашейспиной открылась дверь спальни. Я покосилась в ту сторону и увидела входящегоМику. Он был одет в мои тренировочные штаны. Поскольку они были все равномужские, а рост у нас был одинаковый, они ему великолепно подошли. У меняникогда не было бойфренда, с которым можно было бы меняться шмотками. Оченьтрудно найти взрослого мужчину моего роста.

Полицейские не позволили ему принять душ, и потому длинные волосывысохли грязными космами и засохшая слизь начала отваливаться хлопьями.Шартрезовые глаза покосились на меня, но ничего не выразили. За ним следомвышел Дольф, нависая так же, как нависал надо мной. У него глаза были небезразличными, а сердитыми. Он сердился с того момента, как вошел. Нас всех онвелел рассадить по разным комнатам. Натэниела допрашивала его подруга изполицейского участка, детектив Джессика Арнет, в комнате для гостей наверху.Детектив Перри допросил Калеба и до сих пор допрашивал Зейна. Дольф поработал сМерлем и Микой. Зебровски меня не столько допрашивал, сколько стоял и следил,чтобы я ни с кем не говорила. Интуиция мне подсказывала, что Дольф собираетсядопросить меня сам.

У нас тут было пять трупов, и трое из них даже после смертине вернулись к человеческому образу. Три змеи остались в змеином виде. Оборотнивсегда после смерти возвращаются к прежнему образу. Всегда. Что вызываловопрос: если это не оборотни, то что же, черт их побери?

— Анита, — сказал Дольф. И ничего не добавил, но яего поняла. Поднявшись, я пошла в спальню. Мика, когда я проходила мимо, чутькоснулся пальцами моей руки. Дольф прищурился, и я поняла, что он заметил.

Он придержал для меня дверь, и я вошла в свою спальню. Былопротивно, что меня допрашивают в моем собственном доме, в моей спальне, но таквсе же намного лучше, чем ехать в город. Так что я свое недовольство оставилапри себе. Наличествовали мертвые тела, и я даже не отрицала, что убила их я.Нет, я могла бы отрицать, если бы полагала, что это сойдет, но об этом дажедумать было нечего, поэтому я и не стала.

Дольф показал мне на кухонный стул, принесенный в спальню.Сам он остался стоять — все его шесть футов восемь дюймов.

— Рассказывай, — велел он.

Я ему рассказала в точности все, как было. Правду и всюправду. Впрочем, я слишком мало знала, чтобы надо было врать. Тело Игоряувезли, и все его татуировки играли, казались живее, чем все остальное. У насбыл один убитый и один раненый. В моем доме.

Явный случай самозащиты. Единственным отличием от предыдущихдвух случаев, когда я убивала ворвавшихся в мой дом, было число трупов, да ещето, что некоторые были настолько не людьми. Если не считать этого, мнеприходилось бывать в куда более сомнительных ситуациях. Так почему же Дольфсейчас взялся за дело так рьяно? Я понятия не имела.

Дольф смотрел на меня в упор. Стальной взгляд у негополучался на порядок лучше, чем у Зебровски, но я смотрела спокойными невиннымиглазами. Легко иметь невинный вид, когда ты действительно не виновата.

— И ты не знаешь, зачем ты им понадобилась?

На самом деле пара мыслей у меня была, но я не стала имиделиться — не могла. Они могли охотиться за мной, потому что я чуть не убила ихвожака. Когда скрываешь сведения от полиции, одна из трудностей заключается втом, что потом тебе трудно бывает объяснить какие-то вещи, не сознавшись, чтораньше ты что-то скрыла. Сейчас как раз был такой случай. Я не рассказалаДольфу, как полулюди-полузмеи захватили Натэниела и какая потом была драка.Можно было рассказать сейчас, но... но слишком много пришлось бы рассказывать,в частности, то, что я, быть может, стала леопардом-оборотнем. Дольф терпеть немог монстров. И я не была готова делиться с ним такими откровениями.

Сделав голубые глаза, я ответила:

— Понятия не имею.

— Они очень хотели тебя захватить, Анита, если явилисьсюда с такой артиллерией.

— Похоже на то, — пожала плечами я.

Глаза его наполнились злобой, губы сжались в ниточку.

— Ты мне лжешь.

Я сделала большие глаза:

— Стала бы я?

Он развернулся и шваркнул ладонью по ночному столику, датак, что зеркало у стены задребезжало. Мне даже показалось на секунду, чтосейчас оно разлетится. Этого не случилось, но открылась дверь и просунуласьголова Зебровски.

— Тут все в порядке?

Дольф полыхнул на него грозным взглядом, но Зебровски непопятился.

— Может, я закончу допрос Аниты? Дольф мотнул головой:

— Зебровски, исчезни.

Но малыш был не робкого десятка. Он посмотрел на меня:

— Анита, тебя это устраивает?

Я кивнула, но Дольф уже орал:

— Выметайся, кому сказано!

Зебровски глянул на каждого из нас и закрыл дверь сословами:

— Кричи, если что-нибудь будет нужно.

Дверь затворилась, и в наступившей тишине я слышала лишьтяжелое, трудное дыхание Дольфа. Я чуяла запах пота на его коже, странный — нето чтобы неприятный, но точный признак, что он очень не в духе. В чем дело?