русских, мулла Мир-Азиз объявил, что будет платить по двадцать червонцев за русскую голову. Надо ли говорить, что желающих заработать было хоть отбавляй!

26 июля персы отправили к Ильинскому парламентера с требованием сдать Ленкоранскую крепость.

– Если не сдадитесь, то преданы будете смерти без всякой пощады! – пообещал кровожадный мулла.

Ильинский собрал военный совет.

– Мое убеждение таково, что держаться в полуразрушенных укреплениях против такой орды невозможно! – высказал свое мнение комендант Ленкорани.

Того же мнения был и капитан-лейтенант Левендаль:

– Увы, мои суда стоят на открытом рейде и в случае здешних сильных ветров ничем помочь гарнизону не смогу.

За оставление Ленкорани офицеры проголосовали единогласно.

– Уходить будем сегодня ночью! – объявил Ильинский.

Едва взошла луна, отряд Левендаля подошел к крепости. Ильинский перевез солдат, пушки и багаж на суда, после чего поджег Ленкорань.

Вместе с комендантом ленкоранский берег покинула его храбрая жена. Мария была недовольна.

– Почему ушли, а не сражались? – то и дело спрашивала она супруга. – Почему не отрезали ни одной персидской головы?

Ильинский только отмахивался, мол, не до тебя сейчас.

Гарнизон крепости также был перевезен на остров Сары.

«Неприятелю оставлены только горящие развалины. Потерь нет», – написал Ильинский в своем донесении.

Немного позднее весь Каспийский батальон и обыватели были перевезены в Баку.

Действиями отряда Ильинского наместник был вполне доволен.

– Отступление Каспийского батальона, – говорит он, – почитаю я весьма счастливым событием, ибо в действии против него была целая армия!

Пока Ильинский укрепился на острове Сары, трехтысячный персидский отряд, возглавляемый беглым Хусейн-Кули-ханом (тем самым, что подло убил генерала Цицианова), осадил Баку.

Хорошо, что Ильинский с Левендалем вовремя успели переправить туда своих солдат.

Комендант Баку полковник Розен, опасаясь измены, выгнал из крепости всех жителей, воодушевлял гарнизон и делал успешные вылазки. Персы несколько раз ходили на штурм с лестницами, но всякий раз были отбиваемы с большими потерями.

Началась осада, но и она ничего не дала. Баку выстоял.

* * *

Ермолов тем временем направлял на линию противостояния все возможные силы с Кавказской линии, из Дагестана и Чечни.

Находившийся в Дагестане генерал-майор Краббе немедленно двинулся из Дербента с сильным отрядом в четыре батальона и разбил персов в провинции Ширвани у селения Ак-Су. Когда в тылу у него поднялся мятеж, Краббе отступил из Ширвани в Кубинскую провинцию, но и там обнаружил значительные силы мятежников. Спешили в Кубу и персы.

Едва Краббе занял город Кубу, как был осажден персами. Осаждавшие два раза пытались овладеть городским предместьем, но были легко отбиты.

Ермолов, узнав об осаде Краббе в Кубе, пришел в ярость.

– Какого черта он залез в эту треклятую Кубу! – топал он ногами. – Неужели не мог совладать со сволочью в поле?

Отряд Краббе был слишком силен, чтобы за него беспокоиться, но запершись в крепости, он стал совершенно бесполезным, а Дагестан остался почти без войск.

Между тем лезгины нагорного Дагестана посылали к Аббасу-Мирзе депутатов просить помощи в борьбе против русских. В залог верности депутаты привезли локоны жен и рукава от их платьев.

Аббас-Мирза, однако, идти в Дагестан не решился. Зато прислали туда злейшего нашего врага – бывшего казикумухского хана Сурхая. В притороченных к седлам сумках звякало тяжелое английское золото.

Впрочем, дагестанцы разделились. Часть была за мятеж, другие (в первую очередь акушинцы), шамхал (правитель) Тарки и владыка южного Дагестана Аслан-хан стояли за Россию.

Тогда Сурхай собрал в горах большое воинство, решив наказать Аслан-хана.

Противники встретились на границе владений Аслан-хана. В кровопролитном бою Аслан-хан с верными казикумухами разгромил врага.

После этого Дагестан затих и до самого конца персидской войны оставался спокойным. Затихла и Табасарань, ограничившись прибрежными грабежами.

Сурхай пытался собрать новое войско, чтобы вести его на Кахетию, но желающих иметь дело с неудачником не нашлось. От печали Сурхай заболел и отдал Аллаху душу.

Заслуги доказавших свою преданность шамхала и Аслан-хана были по достоинству оценены императором Николаем. Первому был пожалован орден Святого Владимира 2‑го класса, второму – Анненская звезда.

Еще в одном ханстве – Шекинском – тем временем появился Хусейн-хан, – последний представитель некогда грозного текинского рода. Аббас-Мирза дал Гуссейну отряд и приказал поднять мятеж. Увы, выбор Аббаса-Мирзы оказался неудачным. Хусейн-хан занял столицу Шекинского ханства Нуху, но после этого уселся во дворце и больше никуда не желал идти.

– Свое ханство я себе вернул! – отвечал он посланцам Аббаса-Мирзы. – А больше мне ничего и не надо! Если что-то надо вам, то вы и воюйте!

– Этого проходимца стоило повесить, чем садить на ханский трон! – злился наследный принц, но что-то изменить был пока бессилен.

Увы, несмотря на отдельные неудачи, бог войны был пока на стороне персов.

* * *

А общая ситуация была для нас чрезвычайно тяжелой. По всему Кавказу были разбросаны тридцать неукомплектованных батальонов пехоты, шесть эскадронов драгун и девять казачьих полков. При них имелось девяносто полевых пушек. Если бы Ермолов соединил все свои отряды заранее, то бросил бы этим на произвол судьбы огромные области. Поэтому, учитывая необходимость удержать в повиновении черкесов и содержать гарнизоны в ханствах и крепостях пограничные посты, сражаться с персами могла лишь небольшая часть. К тому же их надо было еще собрать воедино. Так из пограничных с Турцией и приморских областей, Имеретии, Мингрелии, Гурии и Абхазии, из стоявших там шести батальонов, с трудом можно было взять лишь один батальон. На русско-турецкой границе, в Ахалцихе, например, стояло 10‑тысячное турецкое войско, и оголить перед ними фронт было бы преступлением. А убери наместник батальон, стоявший на Алазани, это сразу открывало бы Кахетию вторжению только и ждущих этого джаро‑белоканских лезгин…

Была и еще одна проблема. Огромная персидская армия двигалась на Грузию по двум направлениям – через Карабах и от Эривани. Сосредоточить все российские войска на одном из этих направлений значило открыть дорогу на другом.

Если в чем и можно было обвинить Ермолова, так только в том, что он отправил на Кавказскую линию, из-за очередного чеченского бунта, более семи тысяч штыков, значительно обессилив этим войска в Закавказье. При этом уведенные на север туда батальоны оставались там и тогда, когда бунт чеченцев был уже усмирен. Впрочем, в оправдание Ермолова следует сказать, что забери он из Чечни войска, и искра мятежа могла вспыхнуть вновь. Именно стоящие в ружье батальоны являлись лучшей гарантией мира в этом неспокойном крае.

Историк кавказских войн В.А. Потто писал: «…Ермолов… имел преувеличенные представления о духе и характере тогдашних вновь заведенных регулярных войск Персии и уже не считал возможным противопоставить десяткам тысяч их – простые тысячи.