исключительно для того, чтобы получить аксельбанты генерал-адъютанта. Как бы то ни было, брак оказался счастливым. Софья Александровна своего мужа просто обожала.

В 1816 году Мадатов был назначен командующим войсками на своей родине – в Карабахе, а год спустя окружным начальником в ханствах Шекинском, Ширванском и Карабахском. Когда в 1818 году Ермолов предпринял попытку покорения чеченцев, Мадатов был его правой рукой, замирив мятежников в Табасаранской области, затем терекоменских лезгинцев, акушинских татар, и, наконец, жителей Каракайдакской провинции. При этом всюду Мадатов действовал лишь с небольшим «летучим отрядом». В 1820 году Мадатов, ко всеобщей радости, наголову разбил старого недруга России казикумухского хана Сурхая и за две недели покорил его ханство. При этом Мадатов был не только талантливым военачальником, но и прекрасным администратором. Всюду, где начальствовал, он строил дороги и разводил сады, укреплял торговлю и ремесла. С Ермоловым, несмотря на разное служебное положение, его связывали почти приятельские отношения.

Опоздав однажды к Ермолову, Мадатов извинился тем, что его задержал какой-то жид.

– Он думал провести меня по-жидовски, – сострил Мадатов, – но я ему запустил армянского, и он остался внакладе!

– Еще бы, ты ведь настоящий арм-Яшка! – скаламбурил в ответ Ермолов.

Мадатов в долгу не остался:

– Если я Яшка, вы целый Яков Яковлевич!

Однажды Ермолов поручил Мадатову сопроводить куда-то дочь одного кадия. При этом, зная любовь Мадатова к молоденьким девушкам, Ермолов напутствовал его грозно:

– И запомни, Валерьян, я желаю, чтобы сия девица была доставлена к родителям в целомудренном состоянии!

Вернувшись из поездки, Мадатов браво доложил, что приказ наместника даже перевыполнил.

– Это как? – не понял Ермолов.

– Я нашелся вынужденным даже не спать по ночам, потому что не мог поручиться за своих адъютантов!

Но все это было в прошлом. Теперь же Мадатов стоял на пороге самого главного события в своей жизни…

* * *

Утром, после приезда в лагерь, генерал-майор присоединил к себе отряд графа Симонича, стоявший до этого на реке Акстафе. Прибытие Мадатова на Казахскую дистанцию внесло смуту в колебавшиеся умы местных мусульман. Дело в том, что Аббас-Мирза, побаиваясь своего армянского оппонента, распустил слух, что Мадатов проворовался и его отозвали в Петербург, где посадили в тюрьму. Теперь же оказалось, что Мадатов не только не арестован, но и пришел воевать с персами. Поэтому местные жители толпами приходили в лагерь, чтобы собственными глазами убедиться в том, что здесь именно Мадатов. Князь с удовольствием являл им свою особу и, вынимая свою здоровенную саблю, красочно демонстрировал, как будет рубить ею головы персидским сарбазам. Это производило большое впечатление. Так, увидев Мадатова и поверив в его непобедимость старейшины дотоле мятежного племени агаларов, тотчас привели к нему большую конную дружину, которая впоследствии верно служила под русскими знаменами против своих единоверцев.

А солдаты уже распевали песни на злобу дня:

Генерал храброй Мадатов

Нас к победам поведет;

Он военные ухватки

Персов знает напролет.

Под командой их не страшно;

Хоть врагов и больше нас —

Саранча это пустая.

Только грянем дружно враз —

Разобьем мы эту сволочь

И всю Персию пройдем.

Уж потешимся, ребята,

Лавр отчизне принесем!

Примчавшийся курьер передал Мадатову записку от Ермолова. Тот писал: «Употребите все силы, любезный князь, чтобы не допустить эту сволочь подаваться вперед. Ваше мужество и многолетние заслуги – ручательство в том, что вы успеете внушить неприятелю тот ужас, какой должно вселять в него храброе русское войско под начальством опытного генерала… Предупредите моих товарищей, что требую от них подвигов, достойных кавказского корпуса…»

Буквально через день были получены сведения, что в ближайших Шамхорских горах, рядом с нашим отрядом, появилась двухтысячная персидская конница, под начальством Зураб‑хана, который стремится доставить мятежного царевича Александра за Алазань, чтобы поднять лезгин, а заодно начать мятежи в Кизике и в Кахетии.

– Вначале покончим со зловредным царевичем и развяжем себе руки для действий против Елизаветполя.

Вскоре разведка донесла, что Зураб‑хан стоит всего в тридцати верстах от русского лагеря.

Вечером пять рот грузинских гренадер, шесть орудий и конная грузинская милиция, под командой Мадатова, быстро двинулись по дороге на речку Гассан‑Су. В полночь к ним присоединился батальон ширванцев с двумя пушками. В предрассветной мгле отряд начал переправляться через Таус, но нарвался на персидский караул. Персы начали палить в воздух, поднимая тревогу, а потом разбежались. Вдалеке затрубили трубы.

– Ишь, всполошились окаянные! – хмурились солдаты.

– Прибавить шагу! – скомандовал Мадатов.

Но Зураб-хан уже успел бросить лагерь и отвести конницу на ближайший холм, где и изготовился к бою. С горы персы кричали грузинам:

– Не стреляйте! С нами ваш царевич!

К Мадатову подъехал возглавлявший грузинскую милицию старый картвельский князь:

– Наши князья и простые грузины ничего не желают больше, как сложить свои головы за русского императора!

– Что ж, тогда скачите наперерез неприятелю, чтобы захватить в свои руки путь его отступления! – приказал Мадатов.

Через несколько минут грузинская конная милиция в клубах пыли понеслась в указанном направлении.

Одновременно вперед были выдвинуты шесть орудий, открывших огонь по холму. Двинулась вперед и пехота.

Этого оказалось достаточно. Видя решительность русских и потеряв надежду на измену грузин, персы бросились бежать в полном беспорядке.

– Дайте мы хоть вам штыками спины почешем! – кричали наши солдаты.

Куда там! За бежавшей в Елизаветполь персидской кавалерией только клубилась пыль…

Разогнав неприятельскую конницу, Мадатов вернулся на исходную позицию.

Там его ждал курьер из Тифлиса. Ермолов предупреждал Мадатова, что, по верным сведениям, царевич Александр идет в Кахетию. Мадатов ответил, что царевича больше уже не существует…

Вскоре из Тифлиса к Мадатову подошел батальон Херсонского полка. Командир батальона передал еще одну записку Ермолова, разрешающую начать наступательные действия.

«Бога ради, – писал он, – будь осторожен и против сил несоразмерных не вдавайся в дело. Суворов не употреблял слово ретирада и называл ее прогулкой. И ты, любезный князь, прогуляйся вовремя, когда будет не под силу. Стыда в том нет нимало».

Но Мадатов думал не об отступлении.

– Идем на Елизаветполь! – объявил он, где десятитысячный персидский авангард, выдвинутый от главных сил к стороне Тифлиса, заграждал путь к Карабаху, – и Мадатов принимал деятельные меры, чтобы по возможности облегчить и обеспечить успех смелого предприятия.

30 августа всех больных, лишние обозы и тяжести он отправил в Тифлис, под прикрытием роты Грузинского полка. Два батальона с четырьмя орудиями были оставлены в лагере для наблюдения за краем. А остальные выступили в поход. Под началом Мадатова