Это было роковой ошибкой; но ошибкой, имевшей значение гораздо более для него лично, чем для судьбы войны. Как главнокомандующему, ему должен был предстоять вопрос: что же будет, если последние силы, которые он выведет против врага, будут уничтожены? Положение тогда стало бы гибельным. И вот он был осторожен и медлителен. Враг не выигрывал ничего, занимая татарские провинции и стараясь побороть охранявшие их русские отряды, – он только терял первый энтузиазм наступательной войны. А Ермолов, не рискуя, без блеска, но с глубоким расчетом, готовил ему тем вернейшее поражение. Этот образ действий послужил интриге против него, но не повредил общему ходу войны и подготовил торжество русскому оружию, которым только воспользовались – другие».

Как бы то ни было, отходя на всех направлениях, Ермолов ждал прибытия 20‑й пехотной дивизии, которая должна была переломить ситуацию.

Глава седьмая

Первые известия о персидском вторжении Николай I получил в Москве, готовясь к церемонии коронации. Известия с Кавказа его потрясли.

Через начальника Главного штаба Дибича император приказал послать на Кавказ только одну 20‑ю дивизию из Крыма и шесть казачьих полков из Донского войска. Но вместе с тем Николай, ссылаясь на то, что в Грузии и на границах Эриванского ханства имеется до пятнадцати тысяч войск, потребовал, чтобы Ермолов немедленно перешел в наступление и захватил Эриванское ханство, а затем отбросил персов за Аракс.

Ермолову Николай писал, ожидая побед: «Ожидаю скорого извещения вашего, что нет уже сардаря и Эривань с ее областями заняты вами. Вы и пятнадцать тысяч русских – для меня достойный залог успеха… За сим Бог с вами! Был бы Николай Павлович прежний человек, может быть, явился бы к вам, у кого в команде в первый раз извлек из ножен шпагу. Теперь мне остается только радоваться известиям о ваших подвигах и награждать тех, которые привыкли под вашим начальством пожинать лавры. Еще раз – Бог с вами!»

На это Ермолов отвечал, что единственно возможный образ действий для него, пока не подойдут подкрепления – только оборонительный, а блокада Шуши ставит его в крайнее затруднение, так как освобождение ее требует раздробления сил, которое может открыть персам путь в Грузию, с другой же стороны, идти на помощь к Шуше необходимо – иначе крепость погибнет от недостатка продовольствия. Такой план действий молодого императора не устраивал. Судьба Ермолова была предрешена. Вначале Николай хотел было послать вместо него на Кавказ генерал-лейтенанта Котляревского, но израненный герой командовать войсками не мог просто физически. И тогда выбор императора остановился на генерал-адъютанте Паскевиче. Николая с Паскевичем связывала долгая дружба. Когда-то Николай служил под началом Паскевича и с тех пор именовал его не иначе, как «отец-командир». Чтобы подсластить пилюлю Ермолову, Николай назначил Паскевича командующим Кавказским корпусом для ведения боевых действий против персов. За Ермоловым он оставил руководство гражданской администрацией Грузии. Впрочем, всем было понятно, что это мера временная.

Но пока Паскевич добирался до Тифлиса, Ермолов, наконец, понял необходимость действовать, не поджидая подкреплений.

А пока наши малочисленные отряды, огрызаясь огнем и штыковыми контратаками, отходили на север, объединяясь при этом в более крупные формирования. Так севернее Елизаветполя постепенно собрался достаточно большой отряд, включавший батальоны Херсонского и Грузинского полков, всевозможные сводные роты егерей и донских казаков.

Донцы, седлая своих неказистых лошадок-маштаков, были настроены весело:

– Казак ходит лавой за зипуном и славой!

На тот момент это было все, что удалось собрать Ермолову. Сборный лагерь расположился у Красного Моста, перекинутого через широкую и быструю речку Храм, что текла по границе древних владений Грузии.

Именно в это время из Пятигорска примчался лечившийся на Минеральных Водах генерал Мадатов. Узнав о вторжении персов, он поспешил на перекладных в Тифлис. Приезду старого сослуживца Ермолов был очень рад.

– Поправил ли ты, друг мой, свое здоровье? – спросил он участливо.

– О чем речь! До болезней ли сейчас, когда враг у стен Тифлиса! – махнул рукой Мадатов.

– Что ж, Валериан Григорьевич, тебе и карты в руки, – перешел сразу к делу Ермолов. – Назначаю тебя командиром сводного отряда, куда собрал все, что было возможно. Задача – остановить персов. Справишься?

– Справлюсь! – упрямо мотнул кучерявой головой Мадатов. – Я выезжаю!

Мадатов прибыл в лагерь у Красного Моста глухой ночью 9 августа на почтовой коляске, без всякого конвоя.

В гусарском мундире с гривой кучерявых волос, большим горбатым армянским носом и лихо закрученными вверх длинными усами, Мадатов выглядел чрезвычайно воинственно. Несмотря на поздний час, он обнаружил батальоны выстроенными поротно. Князь обошел бивуак и весело поздоровался:

– Здорово, братцы! Я приехал, чтобы не убегать от персиян, а, наоборот, гнать их взашей обратно! Поможете мне в том!

Довольные солдаты кричали: «Поможем!» и «Ура!»

– А теперь спать! – приказал генерал. – Силы нам скоро еще как понадобятся!

– Ну, слава Богу, с нами Мадатов! – весь следующий день только и слышалось в лагере. – Теперь персиянам шабаш!

* * *

Генерал-майор Валериан Мадатов был личностью в российской армии примечательной. Будучи выходцем из семьи простого карабахского конюха армянина. В 14 лет сбежал из дома в Астрахань, устроился учеником у полкового маркитанта. Там выучил русский язык. Затем, прибившись к делегации армянских меликов, в качестве переводчика, Мадатов прибыл в Петербург. Во время приема делегации, упав в ноги императору Павлу, поведал ему о своей мечте служить в русской армии. В тот день Павел был в прекрасном настроении и даровал Мадатову… княжеский титул, зачислив в гвардию. Службу Мадатов начал унтер-офицером, а затем прапорщиком в Преображенском полку. При этом вскоре добился покровительства влиятельных представителей армянской диаспоры в столице, что способствовало карьере. Особенно Мадатов отличился в войне 1812 года. Командуя передовыми отрядами, он успешно сражался под Кобрином и Городечном, под Борисовом и под Вильно. В 1813 году, возглавляя атаку, был ранен под Лейпцигом. По признанию современников, Мадатов отличался невероятной храбростью, был прост в общении и очень любим подчиненными за веселый и добрый нрав.

«Только видевшие его в пылу сражений, – писал о Мадатове один из сослуживцев, – могут знать, до какой степени простиралась его неустрашимость. В его отваге, в его мгновенной решительности было какое-то Божественное вдохновение». А фельдмаршал Дибич называл Мадатова не иначе, как русским Мюратом. Впрочем, как истинный сын своего народа, Мадатов был не без лукавства. О своих военных успехах он говорил так:

– Не все надо брать храбростью, нужно и хитростью!

Женой Мадатова стала дочь генерала Саблукова и фрейлина императрицы Александры Федоровны (жены Александра I) Софья Александровна. Злые языки говорили, что на красавице фрейлине Мадатов женился