начальника обоза, велел выдать каждому по две чарки водки, а офицерам готовиться к походу на Елизаветполь.

Вечером, сидя в своей палатке, Мадатов писал письмо жене, в котором признавался, что при Шамхоре пережил счастливейшие минуты своей жизни.

В полночь, когда летняя жара сменилась ночной прохладой, отдохнувшие батальоны двинулись дальше. Сам Мадатов ехал впереди с казачьим полком, рассчитывая настигнуть персов в Елизаветполе и атаковать их врасплох.

Но Елизаветполь был уже пуст! Слух о шамхорском избиении быстро долетел туда, стоявший в цитадели батальон сарбазов во главе с комендантом крепости Назар‑Али‑ханом бежал ночью столь стремительно, что даже жители узнали об этом лишь на следующий день.

Дальше Елизаветполя идти Мадатову уже не разрешили, с его малыми силами это было очень опасно.

Шамхорская победа во многом предрешила исход войны. Весы склонились на русскую сторону, и будущее обещало только новые и новые победы. Но время для Ермолова уже прошло безвозвратно. На сцене уже появился Паскевич.

7 сентября, по получении известия о Шамхорской победе, Ермолов писал Мадатову: «Как хорошо случилось, что вы, любезный князь, сделали начало совершенно в подтверждение донесения моего, что распорядил я наступательные действия прежде прибытия генерала Паскевича. Думали, что мы перепугались и ничего не смели предпринять!..Происшествие сие порадует столицу, а я ожидаю донесения о взятии Елизаветполя, где, может быть, также случится попугать мошенников. Дай Бог!»

За победу при Шамхоре Мадатов был награжден второй золотой саблей, украшенной алмазами, с надписью: «За храбрость».

Аббас-Мирза был взбешен итогом Шамхорского сражения. Главным виновником поражения он назначил Назар‑Али‑хан, который в этом сражении вообще не участвовал. Бедолага был брошен в застенки. Перед этим бывшего коменданта Елизаветполя, как последнего труса, переодели в женское платье, вымазали бороду кислым молоком, посадили задом наперед на осла и так возили перед всей персидской армией. Спустя некоторое время по приказу принца несчастного просто задушили.

Впрочем, Аббас-Мирза нашел способ, чтобы отомстить и Мадатову, приказав сжечь имение Мадатова в Аветараноце (Чанахчи) и разорить пожалованные ему императором Александром селения, что было большой потерей для небогатого князя.

Но под рукой Аббаса-Мирзы все еще оставалась прекрасно обученная и укомплектованная армия. Поэтому поражение под Шамхором он посчитал лишь досадным недоразумением.

Чтобы окончательно удостовериться в этом, Аббас‑Мирза призвал к себе известного астролога Хаджи‑Мирза‑Агасы.

– Посмотри по своим письменам, буду ли я счастлив в предстоящей битве! – велел ему принц.

Хаджи‑Мирза‑Агасы оказался человеком честным. Посмотрев звезды и просчитав гороскоп принца, он заявил ему прямо:

– Ваше высочество! Самое лучшее, что вы можете сейчас сделать, это бежать как можно скорее за Аракс в Персию. И пусть туда же бежит, если успеет, и ваше славное войско.

Разозлившись, Аббас-Мирза велел дать непутевому прорицателю палок и выгнать прочь.

* * *

В то время как отряд Мадатова шел навстречу десятитысячному авангарду персидской армии, с тем чтобы разбить его у Шамхора, в Тифлис, 29 августа, прибыл генерал‑адъютант Паскевич и, по высочайшей воле, вступил в командование действующим Кавказским корпусом, хотя и под главным начальством Ермолова.

Традиционно в конфликте Ермолова и Паскевича у нас принято однозначно принимать сторону Ермолова, обвиняя Паскевича в интриганстве и других низменных поступках. На самом деле, думается, все было гораздо сложнее и не столь однозначно. Как интриган, Ермолов стоил Паскевича, а может, даже превосходил. Чего только стоят его интриги в 1812 году вначале против Барклая-де-Толли, а затем против Кутузова! Не отрицают историки и его контактов с декабристами. Разумеется, что открыто Ермолов их не поддерживал, но об обществе несомненно знал и за развитием событий следил. По этой причине у Николая I не было никаких оснований ему полностью доверять. В то же время Паскевичу Николай доверял, как самому себе, считая своим другом и наставником. Именно поэтому и послан на Кавказ был именно Паскевич. Кроме того, и повод был весьма серьезным. Как бы кто ни говорил, но Ермолов начало персидской войны «проспал». Для военачальника его уровня это было непростительно. Почивая на лаврах своей дипломатической миссии, он полностью пренебрег разведкой, а потому вторжение огромной персидской армии в российские пределы стало для него полностью неожиданным. А ведь все предыдущие наместники о нападении персов всегда знали заранее! Другое дело, что им порой просто не хватало сил, чтобы вовремя их сосредоточить на главном направлении. В 1826 году же картина была совсем иная. Персы фактически беспрепятственно едва не дошли до Тифлиса. Таким образом, все ранее достигнутые дипломатические успехи Ермолова оказались фикцией, а сам он в глазах императора и его окружения, помимо весьма политически ненадежного генерала, проявил себя и как слабый военачальник. Возможно, в другое время начальная неудача в войне была бы воспринята не столь болезненно. Но для Николая это была его первая война в ранге самодержца, которую он желал выиграть, причем выиграть блистательно. Этого требовала от него и внутриполитическая ситуация в стране. После недавнего мятежа декабристов он должен был продемонстрировать общественности свою способность вести Россию к новым победам. Так что действия Николая в ситуации с Ермоловым вполне разумны и логичны.

Что касается самого Паскевича, то, прибыв на Кавказ, он попал в весьма щекотливую ситуацию, так как все полномочия наместника по-прежнему остались в руках Ермолова, а он получил лишь право командовать войсками, да и то фактически под присмотром Ермолова. Кроме этого, Паскевич прибыл на Кавказ один и сразу оказался в окружении «команды Ермолова», генералов Вельяминова, Мадатова, Дениса Давыдова (двоюродного брата Ермолова) и других, которые откровенно демонстрировали ему свою неприязнь. Реакция Паскевича на это очевидна. Поэтому вполне предсказуемо, что он желал получить полную власть на Кавказе, которая бы развязала ему руки, а также сменить «команду» предшественника на более лояльных генералов. Думаю, так на месте Паскевича поступил бы всякий другой назначенец. К тому же, зная склонность самого Ермолова к интригам, можно не сомневаться, что он тоже не сидел без дела и, где мог, вставлял «палки в колеса» своему сменщику. Создавшееся двоевластие, да еще в критический момент вражеского нашествия, было чрезвычайно опасно. Именно поэтому Паскевич и требовал в своих письмах к Николаю окончательно определиться в этом вопросе. И император определился, окончательно отозвав Ермолова с Кавказа.

В целом, думается, и Ермолов, и Паскевич в данной ситуации друг друга стоили и как выдающиеся военачальники, и как опытные политические интриганы. Разница была лишь в том, что Паскевича всецело поддержал молодой император. Это и предопределило его победу.

– Ермолов падет, и уже ничто не сможет его удержать наверху! – говорил в узком кругу Паскевич.

– Паскевич – это случайный временщик,