была не в состоянии: «Они имели регулярный характер и происходили до последнего времени, т. е. декабря мес[яца] 1934 г.»[941]

По свидетельству Сергея Мандельштама, «связь с московским центром нашей организации, практически выражавшаяся в выездах членов ленинградского центра в Москву для обмена информацией и получения установок, существовала вплоть до последнего времени». Ширяев служил связным между ленинградцами и москвичами. «В свои наезды в Москву я получал соответствующую информацию от Евдокимова о том, что делают Зиновьев, Каменев, об их настроении и т. д. Приезжая в Ленинград, я передавал обо всем этом Мясникову. В свою очередь, Мясников передавал через меня все, что может интересовать Евдокимова. В частности, Евдокимов расспрашивал, как расставлены в Ленинграде зиновьевские кадры – где кто находится; где находятся и работают люди, с которыми я совместно участвовал в фракционной работе в студенческие годы». Интересовался Шадриным, зам. начальника прокатного цеха на Златоустовском заводе им. Сталина Николаем Александровичем Захаровым и другими, «расспрашивал о моих встречах с ними; расспрашивал о настроениях ленинградских рабочих и о положении в парторганизации, в которой я состоял»[942].

В 1929 году В. Левин периодически вызывал Мясникова для получения информации о настроениях парторганизации и рабочих района (он работал в Московско-Нарвском районе) и для передачи указаний московского центра. Сам Мясников вспоминал: «Иногда я приходил к нему на квартиру, иногда к [Тимофею Дмитриевичу] Дмитриеву, жившему в „Астории“. <…> В 1929 г. в связи с моей поездкой в Москву для заключения социалистического договора между Московско-Нарвским райсоветом и Красно-Пресненским Левин поручил мне зайти к Зиновьеву, дал мне №№ телефонов и велел проинформировать его. Зиновьев жил на Арбате, точно не помню дома. Подробно информировав его о настроениях партийной организации и рабочих и рассказав о кадрах нашей контрреволюционной организации, я просил его дать нам указания». Зиновьев интересовался, как обстоит дело «в руководящей головке обкома и облисполкома в Ленинграде»[943]. Левин касался состояния Зиновьева в письме Тимофею Дмитриевичу Дмитриеву: «Г. сидит дома без дела. Я думаю, что это вредит и ему, и другим. Нужно было бы настаивать на работе. Нужно было бы обязательно добиваться разговоров по сему поводу»[944]. Еще один рассыльный из зиновьевских кругов, Анатолий Исаевич Анишев из Академии сельскохозяйственных наук (ВАСХНИЛ), имел обыкновение по приезде в командировки в Москву обходить квартиры оппозиционеров, «чтобы, как он говорил, „набраться информации“». Затем, как вспоминал Бакаев, Анишев «заходил ко мне, делился политическими новостями, старался у меня выяснить, что я знаю, и, нагруженный собранными сведениями, уезжал в Ленинград»[945].

Связь действовала и в обратном направлении: Куклин периодически наезжал в Ленинград, был там в 1933 году, «встречался с Левиным и Румянцевым, которые его информировали о настроениях в парторганизации, говорили ему о верности Зиновьеву связанной с ними части оппозиционеров»[946]. Если верить Румянцеву, то Куклин сообщил ему в один из приездов, «что настроение „вождей“, т. е. Зиновьева, Каменева и остальных членов центра, крепкое, что они настроены к борьбе с нынешним партийным руководством. Кроме того, Куклин сообщил мне, что в интересах конспирации он редко видится с Зиновьевым и Каменевым, а поддерживают с ними связь Евдокимов и Бакаев». Румянцев полагал, что приезд Куклина в Ленинград имел в виду усиление руководства молодыми. «Из отдельных связей моих с московскими представителями центра (в основном в лице Куклина) совершенно очевидно, что центр контрреволюционной организации в Москве прощупывал настроения ленинградцев, собирал данные о положении на предприятиях, давал организационные и политические директивы, намечал тактику, которой организация должна была придерживаться»[947].

Евдокимов тоже не забывал свои корни, «нередко бывал в Ленинграде; приезжал в разное время в течение года, приезжал ежегодно перед 1‑м мая, доставал в облисполкоме билеты на парады, многократно присутствовал на них; останавливался обычно у своих родственников». Бакаев, которому принадлежит это свидетельство, не помнил результатов его поездок: «Знаю только, что Зиновьев при мне высказывал недовольство лично Евдокимову, называл его „увальнем“ – медведем по поводу результатов этих поездок; они были неудовлетворительны <…>. Весь отрезок времени с 1923 г. по 1934 г. был обилен таким количеством событий, действий, в которых мне приходилось принимать участие, что все запомнить невозможно. Задачей всей нашей работы за рассматриваемый период было постепенно собирать, сохранять старые связи с быв[шими] участниками зиновьевско-троцкистского блока, где бы они ни находились, – вокруг Зиновьева – нас, узкой группы людей, проводивших его идеи»[948]. В 1934‑м из Москвы приезжал Евдокимов, свидетельствовал Толмазов, и воодушевлял молодых на борьбу. «Виделся он с Румянцевым, и они беседовали. Об этом мне рассказал сам Румянцев. Он спросил меня – виделся ли я с Евдокимовым, и на мой отрицательный ответ сказал, что он с ним беседовал. Разговор, насколько помню, между мной и Румянцевым происходил в райсовете Выборгского района. Содержание разговора Евдокимова и Румянцева я не знаю. Румянцев же показывал мне личное письмо, полученное им от Зиновьева. Письмо это, по всей видимости, было получено не по почте. Содержание письма точно не помню, помню только, что речь шла о положении дел в организации». Письмо начиналось обращением к Румянцеву по имени-отчеству «Владимир Васильевич» – оппозиционеры придерживались демократических традиций, не подчеркивали иерархию[949].

Общероссийская по масштабу, зиновьевская сеть распространялась и на провинцию, в том числе Сибирь. Мандельштам объяснял: «Связь поддерживалась по принципу „цепочки“. В тех случаях, когда члены организации выбывали в другие города, они устанавливали связь с членами организации, находящимися там, и продолжали свою работу. Так было во время моего и Румянцева откомандирования в 1930 году на Магнитострой; путем поездки в Свердловск мы установили связь с членом организации – Ельковичем. Проездом через Москву с Урала я связался с Евдокимовым. После своего возвращения в Ленинград в 1932 году я возобновил организационную связь с остальными членами организации. Кроме того, будучи на Урале, я связался с приезжавшим из Москвы Зориным». И, что особенно важно в нашем контексте, в 1932 году Мандельштам и Румянцев «связались с приехавшим в Ленинград Тарасовым Петром»[950]. Тарасова можно было застать и в Москве: в конце 1933 года его там видел дома у Евдокимова Ширяев[951].

Роль «ответственного информатора» и «исполнителя различных поручений», исходивших главным образом от Зиновьева, исполнял сотрудник Госплана Иван Степанович Горшенин. В перечне лиц, связанных с московским центром, Горшенин упомянул Якова Абрамовича Фуртичева из Горького. «В Москве встречался со мною. Он является профессором в местных ВУЗах (по философии)»[952]. Фуртичев был доцентом Иркутского государственного университета, правой рукой вездесущего зиновьевца Беленького. Это ему иркутские оппозиционеры устроили «банкет» в честь его