крепит к слову. Всё вокруг оказывается связанным со словом.

«Не только вещь мысле-образна, но и мысль веще-образна.

Мысль имеет в себе вещь в виде своего содержания (это денотат – предметное значение. – В.К.). И потому мысль – творческая сила в сфере „вещей“» (там же: 48 – 49).

И вещь, и мысль (всякие!) одновременно и идеальность содержания-сигнификата, и реальность референта-вещи,

«т.е. „вещь“, в ходячем смысле слова, есть равновесие обоих моментов, – идеального и реального» (там же: 49).

Реальность / идеальность вещи представлена в образе-символе, а реальность / идеальность мысли – в понятии-концепте концептуального квадрата.

То, что для Франка Непостижимое в понятии, то для Флоренского Невыразимое в слове. Нет имени, которым можно было бы означить слово-зародыш, потому что имя есть заклятье, и произнести его – значит вызвать к жизни смыслы, неведомость которых устрашает.

Интуиция не обманывает Флоренского – открывает ему Нечто… Но ведь интуиция – безгласна…

12. Имя и термин

Основное определение гласит:

«Имя вещи есть идея – сила – субстанция – слово, устанавливающая для этой вещи единство сущности в многообразии ее проявлений, сдерживающее и формирующее само бытие вещи» (Флоренский 1985: I, 55).

В рефлексии-речи слово есть знак некоторой внутренней схемы, понятия, а для непосредственного, дорефлексивного отношения слово в его связанности с другими = нечто большее. Что же касается науки, у нее нет слова – есть термин. «Слово имеет двойственную природу», поскольку и познание разнообразно: искусство и наука, чувство и рассудок, и пр. (Флоренский 1994: I, 192).

Так антиномия сказалась и на самом слове, о котором мы пока что говорили только в его «целом».

Имя вещи есть идея – (выход в энергию) сила – (сгущение в материю) субстанция – (конечное) слово. Единство сущности и вещи (инварианта и вариантов), и создающее, и сохраняющее бытие вещи.

Слово имеет варианты, представленные как крайние точки в иерархии их – имя и термин. Для Флоренского термин вовсе не «радение слова», как для Булгакова, например, а вершина развития мысли; это – слившееся в одно слово синтетическое предложение, «слово зрелое, культивированное», не условные слова, а сгусток опыта во внутреннем его содержании (в реальности).

Имя и термин разведены по крайним векторам реалистской формулы: термин как сгусток идеи, имя как конкретность вещи, имя воплощает вещь, заменяя ее как символ; термин воплощает идею (знание), заменяя ее как символ. Для обоих характерна «уплотненность смысла», но термин выражает понятие, а имя – символ. У термина есть и предметное значение и значение (денотат и десигнат), у имени – другой референт при отсутствии и десигната, и денотата. На основе образных вариантов формируются и понятие-термин, и символ-имя.

Понятие «термин» Флоренский определяет этимологически (лат. terminus ʽграницаʼ) – это пограничный знак в движении мысли, предел знания, достигнутого на данный момент (Флоренский 1990: 218). Научные термины суть «слова, значение коих – понятия»;

«объяснение понятий есть синтез, опирающийся на углубленное созерцание той реальности, к которой понятие относится»

– это

«синтетическое слово» (там же: 224, 215).

Поскольку всякая наука есть «система терминов», то и «жизнь терминов и есть история науки» (глубокая мысль!), ведь термин предстает

«как слово слов, как слово спрессованное, как сгущенный самый существенный сок слова, есть такой конденсатор душевной жизни преимущественно» (там же: 229, 264).

Но, кроме того,

«каждое удачное название опирается на годы внимательнейшего вглядывания, на познание тесно сплоченных и устойчивых переплетений многих признаков и на понимание, кáк именно соотносятся эти комплексы к разным другим того же порядка. Такое называние есть сжатая в одно слово, простое или сложное, формула изучаемой вещи, и действительно служит остановкою мысли на некоторой вершине» (там же: 210).

Вершинность понятия в явленном единстве предметного значении и предмета (D и S) отличает термин от имени (собственного), которое не имеет собственного предметного значения и значения (содержания и объема: как понятие). Различие понятно:

«это – имя нарицательное. Во втором – признак при реальности, и тогда разум имеет дело с именем собственным» (там же: 296).

Н.К. Бонецкая (1988: 15) называет работы Флоренского о языке «набросками реалистической теории имени»; очень много верного пишет о работах Флоренского об имеславии и С.С. Хоружий; нет необходимости возвращаться к этой теме (впрочем, основной для Флоренского). Формула Флоренского:

«имя есть Бог, но Бог – не есть имя»,

очень точно отражает установку философа на эту проблему: имя всего лишь один из предикатов Бога (ничем не отличается от точки зрения, например, Ареопагитик).

«Связь познающего с познаваемою субстанцией требует и от слова особой уплотненности: таково имя. А среди субстанций та, которая сознается исключительно важным средоточием бытийственных определений и жизненных отношений, дающих ей индивидуальность, в мире неповторимую, лицо, – такая субстанция требует себе и имени единственного – имени личного» (Флоренский 1990: 294).

Личные имена – очаги образования личности – это «социальные императивы» творческого характера, своего рода «да будет», формующим в обществе его членов (там же: 266).

«И если наиболее высокою степенью синтетичности обладают из всех слов – имена, личные имена, то естественно думать, что на последующей после терминов и формул (формула, напомним, есть не что иное, как тот же термин, но в развернутом виде) ступени магической мощи стоят личные имена» (там же: 265).

После этого и следует очерк истории термина «имя». Интуиция не обманывает Флоренского, хотя утверждение, что «имя от корня „зна“» – ошибочно. Имя – слово, однокоренное с имать ʽхватать, схватыватьʼ. Древнее представление об «имени» совпадает с современным представлением о «понятии»: нечто схваченное сознанием и мыслью, точно рукою или взглядом. Этим имя отличается от «знамени», которое соответствует не понятию, а символу, и более отвлеченно по смыслу, чем «идея».

И в этом аспекте своего изучения слова Флоренский, с одной стороны, сопрягает расходящиеся лучи идеи и вещи (имени и термина), а, с другой стороны, в учении об имеславии излагает свои этические оценки, в том числе и оценки речевого действия:

«Имеславие верит в исконно и неотъемлемо присущую человечеству истину, ибо только истина дает человеку его достоинство» (там же: 282).

Еще одна аллюзия к Евангелию.

13. Форма

Идея для Флоренского есть форма (Бонецкая 1993: 104), форма же – то целое, которое прежде своих частей. Это понимание формы