Две недели спустя

— Здесь красиво, правда?

— Не знаю. Здесь темно. Я ничего не вижу.

— А хочешь… увидеть?

— Не знаю. Я не понимаю, где я.

— Здесь красиво. Веришь мне?

— Не знаю… Это странно.

— Ты видела его, Лиза?

— Кого?

— Зеленый луч. Смогла его увидеть?

— Нет… Я… я даже не пробовала.

— Жаль. Когда-то я хотел увидеть его вместе с тобой. Это было бы хорошо — увидеть его вместе с тобой.

— Почему здесь так темно?

— И холодно?

— Нет. Мне не холодно.

— Это хорошо. Не бойся, Лиза. Ты ведь не боишься?

— Не знаю… Нет. Почему я говорю с тобой?

— А почему бы и нет?

— Я умерла? Почему ты молчишь? Если я умерла, это не так страшно, как я думала.

— А что же тогда страшно?

— Не знаю… Почему я не вижу тебя?

— И в этом нет ничего нового, — смеется. Так по-доброму, тихо, с теплотой.

— Костя…

— Я вижу тебя, этого достаточно. Всегда вижу, Лиза.

— Но я тебя нет. Мне не нравится эта темнота.

— Тогда просто включи свет. Включи его.

— Как мне это сделать?

— Нужно просто захотеть. Включи свет, Лиза.

— И что будет потом? Что я увижу?

— То, что хочешь увидеть.

— Тебя?

— Меня? Когда-то это было моей мечтой — чтобы ты увидела меня.

— Прости. Прости меня, Костя…

— Глупо извиняться за ошибки других. Глупо расплачиваться за ошибки других. И еще глупее мстить за ошибки других.

— Ты говоришь о Максе.

— Здесь красиво.

— Я ничего не вижу.

— Я тоже не видел… пока ты не пришла. Ты все еще сияешь, Лиза. Слишком ярко, чтобы быть здесь.

— Мы впервые говорим так долго.

— Уверена, что мы говорим?

— Нет. Возможно я просто сошла с ума.

— Ты говоришь со мной, Лиза… кажется, это я схожу с ума.

— Это так странно… Я хочу увидеть тебя. Я могу увидеть тебя?

— Можешь. Но впервые… я не хочу, чтобы ты меня видела.

— Но что же мне делать, Костя?

— Чувствуешь?

— Да. Ты взял меня за руку.

— Сожми крепче. Изо всех сил.

— Так?

— Еще сильнее.

— Не могу.

— Еще сильнее. Давай.

— Не могу сильнее. Не получается.

— Изо всех сил. Сжимай мою руку. Вот так, молодец. Еще сильнее. Еще.

— Не могу сильнее.

— Ты молодец. А теперь включи свет, Лиза.

— Я не знаю, как это сделать.

— Просто включи свет.

— Костя…

— Включи свет, Лиза. Начни все заново. Открой глаза. Живи.

* * *

— Она сжала мою руку. Сжала руку. Взгляни, как крепко.

— Боже… доченька… ты очнулась…

— Доктор.

— Все хорошо, милая, все хорошо… Ты снова с нами. Боже, спасибо. Ты снова с нами.

* * *

— Это… это чудо. Не понимаю… все анализы в пределах нормы?

— Практически, Олег Викторович. Сами взгляните.

— Поверить не могу. Это чудо. Действительно чудо. Еще несколько дней назад ее организм отторгал донорское сердце, и вот… вот оно бьется, как родное. Частота сердечных сокращений?

— В норме.

— Это чудо, уважаемые. Другого заключения у меня нет.

* * *

Приборы пикают над головой — так знакомо. Кислородная маска на лице, катетер в вене… год назад я выглядела точно так же. Находилась в том же городе, лежала в той же больнице и рядом со мной, после операции, сидела бабушка. В этот раз именно она была рядом, когда я очнулась и сжала пальцами ее руку. Глаза бабушки были распухшими от слез и она практически не могла говорить. Из-за растерянности, слабости и тумана в голове я не смогла понять, что причина ее слез не только во мне…

— Как ты, солнышко? — Сейчас рядом со мной тетя Алла. Бабушку с трудом заставили отправиться домой, маму вызвал доктор для разговора, а где отец мне никто не говорит. Говорят лишь, что Полина сейчас вместе с ним. Два дня прошло с момента, как я вышла из комы, а их двоих я еще не видела.

Тетя Алла помогает снять с лица кислородную маску, сжимает мою ладонь в своих и наклоняется ближе, чтобы расслышать мое бормотание.

— Не… не называйте… меня… солнышком, — хрипло, тихо, почти беззвучно.

Тетя Алла принимает это за шутку и тихонько усмехается сквозь слезы застывшие в глазах.

— Ты… ты знаешь, что произошло? — спрашивает мягко. — Мама тебе сказала?

— В общих… чертах, — получается ответить. Ворочаю языком в пересушенном рту — ищу слюну, практически не нахожу ее. Пытаюсь прочистить горло и сжимаюсь от неприятного ощущения — только вчера из меня вытащили эту ненавистную трубку для интубации трахеи.

Тетя Алла делает глубокий вдох для уверенности и рассказывает о том, что две недели назад у меня остановилось сердце. Приехавшая на место событий скорая помощь сумела его запустить, но тело уже начало отторгать донорский орган — врачи об этом предупреждали. Операция по трансплантации хоть и прошла успешно, но новое сердце за год так и не сумело прижиться на все сто процентов, поэтому и приходилось пить таблетки в удвоенном количестве, регулярно сдавать анализы, делать процедуры и посещать реабилитационный центр чаще, чем это могло быть необходимо. Именно по этой причине родители и настаивали на домашнем обучении. Но я настояла на школе.

Жалею ли я?

Меньше, чем должна была бы.

В моей крови были обнаружены следы наркотических средств. Мама еще не спрашивала, как они попали в мой организм, но скажи я ей правду, не уверена, что она поверит после того количества лжи, которым я ее кормила до случившегося. Да и… сейчас это уже не важно. Оскар подмешал что-то в воду, что-то легкое, но этого вполне хватило, чтобы сердце не выдержало нагрузки. Плюс эмоциональное состояние сыграло свою роль — не могло не сыграть после всего, что я увидела и услышала. Мой организм сдался… Должен был сдаться гораздо раньше по заверениям врачей, но им незачем знать, что заставляло меня из последних сил держаться — кто заставлял.

Сейчас мое состояние практически стабильно, и врачи называют это чудом. Сердце бьется, как часы, организм восстанавливается, но душа… душа в дырах, изранена, все еще кровоточит. И душу мою никто не заштопает волшебными нитками.