Андрей и медленным шагом направился к кушетке.

— Я кофе принёс, только сваренный с кардамоном, — добавил Соловьёв, поставив кружку на металлический столик, стоявший рядом с кушеткой, где находились расходные и перевязочные материалы.

— Спасибо, за заботу, товарищ полковник! — устало кивнув головой, сказал Романов и сел на кушетку. — Где Грибов?

— Он в резидентуре. Скоро подойдёт!

— Хорошо!

— Андрей Викторович, что же теперь будет дальше?

— Вам, это также прекрасно известно, как и мне! Будет то, что должно быть, а именно саммит!

— Когда я начинал свою службу, делая первые шаги, было очень тяжёлое время. Союз разрывали на части, досье, личные дела из секретных архивов, чуть ли не в открытую выставляли на продажу. Обиды и унижения сменял страх перед завтрашним днём, — присев на стул за письменный стол дежурного врача, говорил Геннадий Викторович. — Я к чему это говорю! Сейчас, всё это уверенно возвращается и набирает ещё большую силу, после нескольких лет застоя. Война в Сирии, политический кризис со странами бывшего «Варшавского договора», Прибалтикой, трения в Западной Европе, а также заокеанскими «хозяевами демократических ценностей», которые таковыми не являются…

— Товарищ полковник! Увы, но мы всего лишь выполняем приказы, а нравятся они нам или нет, никто у нас спрашивать не станет! Будет, то, что будет и не более! — хлебнув из кружки горячий кофе, дополнил Андрей и поудобнее расположился на кушетке.

Соловьёв с задумчивым выражением лица встал со стула и, пожав руку Романову, направился к двери, собираясь дать Андрею немного отдохнуть…

Предместье Рима

Говард затащил «историка-публициста», находившегося без сознания, в дом и аккуратно посадил на старый диван. Позарез нужен был операционный стол, но такой «роскоши» в заброшенном доме не могло быть в принципе! Изобретать велосипед для Льюиса было привычным делом, но только не в том, что касалось полевой медицины.

Время бежало быстро и на раздумья не было даже десяти секунд! Смерть не каждому человеку даёт второй шанс! Говард пока и сам точно не знал, зачем собирается пробовать спасти синьора Белотти. Самым простым объяснением для себя подходила «клятва Гиппократа», когда искания смысла того или иного посылаются куда подальше!

Льюис вытащил из «оружейки» объёмный пластиковый кейс с красным крестом на крышке, освободил от разного рода барахла, сбитый на скорую руку из старых досок, нечто на вроде длинного, но узковатого стола, шириной чуть более метра, стоявшего в стороне от окна, и протащил его на середину гостиной.

Говард застелил поверхность стола одноразовым одеялом, установил рядом прожектор на штативе и аккуратно положил «историка-публициста».

Льюис натянул на руки чёрные толстые медицинские нитриловые перчатки и, вставив в уши стетоскоп, принялся к осмотру пациента.

Говард потянул за кольцо быстрого сброса бронежилет и сбросил его на пол. Ножницами он разрезал боевую рубаху и, услышав с помощью стетоскопа редкие сокращения сердца, пережал зажимом сосуд под ключицей, поставил капельницу с искусственной эритроцитарной массой, ввёл внутривенно через катетер гемостатик, ГКС, антибиотик широкого спектра и адреналин.

Льюис заткнул раны кусками бинта из хитозана, с трудом стабилизировал сердечную деятельность, при ограниченном выборе препаратов. Заброшенный дом — это не клиника и не госпиталь, хотя если сравнивать с походным лазаретом где-нибудь в Центральной Африке посреди джунглей, грязи, с постоянной нехваткой медикаментов и жуткой влажностью, то здесь был настоящий рай! Всё в этом мире познаётся в сравнении, удел которого в выборе между недопустимого и совсем недопустимого.

Говард понимал, что «историку-публицисту» очень сильно повезло и пуля не задела подключичную артерию, что означало бы неминуемую смерть.

Время летело так быстро, что Льюис за ним не успевал, временами посматривая на циферблат своих наручных тактических часов и только капли пота струились по его лбу, а футболка уже давно прилипла к телу, вызывая не лучшие ощущения.

Говард сделал надрез в районе входного отверстия от пули, травмировавшую плечевой сустав. Выходного отверстия не было, что означало нахождение свинцового «шмеля» в ране.

Рваный раневой канал и остальные «прелести» повреждённого сустава не очень располагали к эстетике, которая в полевой медицине отсутствовала, как таковая! Льюис удалил зажимом обычную оболочечную пулю и, промыв раневой канал, заткнул его куском бинта из хитозана.

Говард сменил очередной пакет с единицей эритроцитарной массой и проконтролировал работу сердца. Дефибриллятор был не нужен, да и пригодился он всего лишь раз на один разряд. Хоть в чём-то же Льюису должно было повезти!

Лицо Серджио по цвету уже было более похоже на живого человека. Синюшность пропадала. Гиповолемия точно больше не грозила, а состояние постепенно стабилизировалось. На обработку и шитьё ран ушло не так много времени, но ноги у Говарда уже подкашивались от усталости. Затылок разрывался от чудовищной боли, заставляя сощурить глаза и набравшись терпения, закончить свою игру в хирурга.

Льюис снял с себя перчатки, бросив их в мешок с использованными расходниками, стоявшем рядом с «операционным столом», сбитым из нескольких досок.

Говард устало подошёл к столу, на котором чуть в стороне от ноутбука стояла бутылка с виски и, схватив её, сделал несколько больших глотков. Он неуверенной походкой дошёл до дивана и медленно сел, откинувшись на спинку. Лечить — гораздо тяжелее и сложнее, чем убивать! С этим утверждением мог поспорить только конченный идиот, но его мнения, к счастью, никто спросит!

Льюис проглотил горсть таблеток, запив его двумя глотками виски, и закрыл глаза, понимая, что ему необходим срочный отдых…

Рим. Окраина города

Тишина, временами, подобна лекарству от самых тяжёлых ран, но среди её исцеления всегда остаётся место тревогам опозданий. Единожды потеряв надежду, обрести её снова, становится сродни извечного шекспировского вопроса: «Быть или не быть?!».

Пыль и грязь дорог также тленны, как и трепетания влюблённого сердца. Не одна искра не в силах зажечь, оплывшую свечу и её сгоревший дотла огарок фитилька. Тщетно искать то, что умерло, но память никогда не даст ни о чём забыть!

Робинсон стоял перед въездом на склад и смотрел на утреннее солнце, поднимавшееся всё выше, чтобы через некоторое время достигнуть своего зенита. Так и человек проходит свой путь, не зная, каков будет его закат.

Кайл сделал глоток горячего чая из кружки и продолжил смотреть на небо, в тайне желая его спросить, что будет дальше. Он уже видел в утренних новостях репортаж о нападении на кортеж постпреда РФ при ООН. Это событие несколько вырывалось из логической последовательности перед надвигавшейся глобальной операцией Синдиката.

Робинсон не исключал того, что может существовать ещё какая-то сила, стремящаяся не допустить саммита «большой семёрки» и, возможно, этими