старающийся возвыситься за мой счет! – громко ораторствовал Ермолов, не боясь, что слова его передадут недругу.

Особенно раздражал Паскевича любимый Ермоловым Ширванский полк, считавшийся ермоловской гвардией, которую сам наместник именовал не иначе, как «мой десятый легион». Поэтому, вернувшись в Тифлис, Паскевич распорядился вернуть туда с гор Дагестана и Чечни Ширванский полк. В Тифлис ширванцы вступили с музыкой и песнями. Веселые и уверенные, что получат похвалу, они проходили ротами мимо дворца главнокомандующего. Выйдя на балкон, Паскевич молча взирал на эту гвардию Кавказа. Лицо Паскевича было красным от гнева. Еще бы! И офицеры, и солдаты были одеты каждый во что горазд. Многие не имели даже панталон, а вместо сапог на ногах более удобные в горах лапти и чувяках. Дело весьма обыкновенное для тогдашних кавказских полков! Не силах видеть такое безобразие Паскевич разразился отборным матом и прогнал полк прочь со своих глаз.

– И чего мы их превосходительству не угодили? – так и не поняли солдаты. – И песни громко пели, и топали так, что пыль столбом стояла!

В тот же день был объявлен грозный приказ со строжайшим взысканием командиру полка. Узнав об этом, Ермолов в пику Паскевичу издал свой приказ с благодарностью Ширванскому полку за оказанную в боях храбрость и твердость в перенесении выпавших на его долю лишений. Поведение Паскевича вызвало негативное отношение к нему со стороны офицерства.

«Я одинок, совершенно одинок», – жаловался он в письмах Николаю, приписывая это интригам Ермолова.

Кавказские войска, по его донесениям в Петербург, представляли собой шайки оборванных и грязных разбойников, в ветхих, покрытых заплатами мундирах без пуговиц, в штанах разного цвета (а в Ширванском полку и без штанов!), с изорванными ранцами, вместо портупей – веревки…

«Выучки нельзя от них требовать, ибо они ничего не знают», – жаловался Паскевич.

В его письмах «проконсул Кавказа» выставлялся жестоким притеснителем несчастных ханов, возбудившим «во всем мусульманском населении ненависть к русскому имени». Более того, именно Ермолов и есть причина войны с персами!

Раздражительный характер Паскевича заставлял его всюду видеть себе недоброжелателей, и он писал Дибичу, что ему нельзя оставаться с Ермоловым, «с самым злым и хитрым человеком, желающим даже в реляциях затмить его имя…».

Недовольство Паскевича не ограничилось одним Ермоловым, а коснулось его ближайших помощников, прежде всего Мадатова и Вельяминова. Из письма Паскевича Дибичу: «Более всех лживее, и обманчивее его (Ермолова. – В.Ш.) генерал‑лейтенант князь Мадатов… Генерал‑майор Вельяминов его поддерживает: они все друг друга поддерживают, и ничего нет труднее, как узнать истину». О Мадатове Паскевич был самого невысокого мнения, считая его всего лишь храбрым гусаром.

* * *

…Между тем Мадатов уже подошел к Елизаветполю. Вступление его в город было торжественным. Армянское население с хоругвями и крестами, вышло навстречу русским войскам. Мадатов, сойдя с коня, просил местное духовенство отслужить благодарственный молебен. Жители бросались к ногам Мадатова, обнимая его колени, несли солдатам хлеб и вино. Над цитаделью взвилось победное русское знамя.

А на следующий день из Карабаха пришли тревожные вести, что Аббас‑Мирза, получив известие о шамхорском поражении, бросил осаду Шуши и со всей огромной армией идет навстречу Мадатову.

Командир отряда вызвал к себе в палатку командира Херсонского полка Попова и графа Симонича. Втроем они провели бессонную ночь, обсуждая возможные варианты действий.

Оборону в самом Елизаветполе отвергли из-за недостатка воды.

– Может, отойдем на старые позиции поближе к Тифлису? – предложил полковник Попов.

Но Мадатов отступать отказался наотрез:

– Победители от побежденных не бегают!

Решили так: известить Ермолова о наступлении персидского принца и как можно быстрее подтянуть два оставленных в тылу батальона.

Прошли еще сутки томительного ожидания: кто подойдет быстрее – резервы или персы.

Первыми подошли наши батальоны, а вместе с ними прибыл и генерал-адъютант Паскевич.

В тот же день Паскевич демонстративно грубо отстранил Мадатова от командования отрядом, взяв власть в свои руки. Для победителя при Шамхоре это стало настоящим ударом, но ничего изменить он не мог.

Глава восьмая

За время, пока Мадатов громил персов у Шамхора, Ермолов все же сумел нарастить группировку войск. Первым прибыл в Тифлис второй батальон легендарного Ширванского полка с подполковником Волжинским, причем пришел так, как умели ходить только ширванцы, проделав по горам и перевалам за восемь дней триста верст. Затем подошел сводный гвардейский полк полковника Шипова, сформированный из солдат, участвовавших в восстании декабристов. Теперь в боях гвардейцы должны были искупить вину. После этого новые подкрепления, включая Нижегородский драгунский полк, были спешно отправлены к Елизаветполю. Общее командование действующими войсками было, по приказу императора Николая, возложено на генерал-адъютанта Паскевича, который немедленно выехал к Мадатову, чтобы принять у него команду. С ним Ермолов отправил и начальника своего штаба генерала Вельяминова, знающего местные обстоятельства края и сам образ кавказской войны.

Уже 10 сентября Паскевич, в сопровождении Нижегородского драгунского полка, прибыл в Елизаветполь. Отряд Мадатова встретил его под ружьем. Паскевич обошел в лагерь и затем удалился в палатку. Весь день он изучал положение дел, знакомился с новыми подчиненными. К вечеру подошла и пехота, ставшая лагерем под Елизаветполем.

Теперь под началом Паскевича были семь пехотных батальонов разных полков, драгунский полк, два полка казаков и татаро‑грузинская милиция. Всего восемь тысяч человек при двадцати четырех орудиях. На первый взгляд не так много, но это был цвет кавказских войск!

Не привыкший к кавказским реалиям, Паскевич был просто шокирован оборванными мундирами и полным отсутствием фронтовой выправки как у солдат, так и у офицеров.

– Что это за сборище оборванцев! – возмутился он, глядя на проходящий мимо него батальон Ширванского полка.

– Это не сборище оборванцев, а лучший кавказский полк! – со злостью ответил ему стоявший рядом Мадатов.

– Это лучшие?! – с изумлением вопросил Паскевич. – Воображаю, как выглядят худшие! Сегодня же будем заниматься строевыми экзерцициями, ибо с такой партизанщиной воевать нельзя!

После этого Паскевич лично целый день учил солдат Кавказского корпуса маршировке и построениям. Не приученные к этому солдаты и офицеры путали команды и не тянули носок. Этим Паскевич был страшно недоволен:

– С такой плохой выправкой мне стыдно показать вас неприятелю.

…А Аббас‑Мирза, во главе пятидесятитысячной армии, был уже в сорока верстах от Елизаветполя. О Шуше точных сведений пока не было, только слухи, но тоже тревожные.

Вместо того чтобы дать людям отдохнуть, Паскевич устроил корпусное учение. Батальоны то свертывались в каре, то перестраивались в колонны. Учениями Паскевич тоже остался недоволен. Собрав начальников, генерал-адъютант устроил им настоящую выволочку:

– Вверенные вам войска совершенно ничего не умеют! Боже сохрани с такими