распространенным в скандинавских именословах, например, в таких именах как Guðbjǫrn, Guðfastr, Gudhlef, Guðmundr. Последнее из названных имен зафиксировано и в форме Gunnmundr, a gunnr или guðr в древнескандинавском означало «сражение, бой». Когда-то даже считали, что все имена с guð- имели изначально форму gunn-, что оказалось неверным. К этому надо прибавить, что часть имен с первым компонентом guð- была заимствованиями из английского именослова, например, такое исландское имя Guðini, Godene (с XI в.) или его древнескандинавский вариант Goden — заимствования от англосаксонского Godwine[769].

Приведенные примеры — хорошее подтверждение того, как древнескандинавские имена, рожденные в глубине язычества, осваивались и преображались в условиях распространения христианства и под влиянием культурных импульсов извне. Древнее значение имен с основами gunnr/guðr как «сражение, бой» под влиянием имен, приходивших с Британских островов и с европейского континента, получало значение guð как «бог», родственное английскому god или немецкому gott.

Чем вышеприведенные рассуждения интересны в связи с анализом гипокористики Hœlghe/Hœlghi? Они напоминают о том, что эта гипокористика несколько столетий бытовала в устной традиции, которая как было сказано, отличалась вариативностью произносительных и этимологических норм. Как отмечал Модeер, в обиходной речи при образовании гипокористик могли не слишком строго придерживаться исходных правил[770].

На стыке языческой и христианской эпох одна и та же гипокористика могла быть связана как с языческим именем, так и с именем христианской семантики. Например, вышеприведенное имя Guti могло образоваться от архаичного Algut/Algot или Algautr, где первый компонент от alfr, т. е. от слова альвы или эльфы (волшебные существа из кельтской и германской мифологии), а второй — от гот. Но могло быть связано со словом guđ, в процессе переосмысления от gautr/gut до guđ, т. е. от архаичного именного компонента языческих времен до оформления его уже на христианский лад.

Подобную трансформацию должно было пережить и имя Hœlghe/Hœlghi, пройдя путь от языческой традиции к христианской, когда созвучность именных компонентов играла существенную роль. Вспомним, что наиболее ранние упоминания носителей этого имени фиксируются в героико-эпических сказаниях древнескандинавского эпоса, которые стали записываться не ранее XIII в., т. е. в тот период, когда христианские традиции, включая и именослов, более основательно утверждались в скандинавских обществах, когда латынь вытесняла рунную письменность и определяла, фактически, новый этап в развитии языка (например, «nysvenska» — «новошведский», основанный на латыни). Вот тогда-то, как следует из пояснения Модеера, воинский смысл гипокористики Hœlge как «Шлемоносца» стал переосмысливаться, наполняясь христианским содержанием и сливаясь по форме с прилагательным helig. Иначе говоря, Hœlge и helig шли навстречу друг другу не одно столетие, и на этом пути Hœlge должно было иметь более пеструю историю, чем это пытаются представить норманисты. Вследствие этого уверять, что за именем Helghi в разных источниках и в разные исторические периоды стоит только прилагательное helig, совершенно безосновательно.

Гипокористики представляли, наверняка, удобный ономастический материал для постепенного вытеснения старых именословов, благодаря вышеупомянутой особенности уменьшительных имен связываться с различными полными именами, что было общим свойством гипокористик, а не только особенностью скандинавских именословов. Например, в русском языке Глаша может быть уменьшительным и от Аглаи, и от Глафиры. Одна гипокористика может происходить от полных имен, принадлежащих к разным языкам: Тима — от Тимофея, но и от Тимура. Но гипокористики могут восходить и к различным сакральным традициям: имя Мирон могло быть христианским, а могло быть сокращенным от древнерусского Миронег; старинное новгородское Данша (современное Даня) могло быть от древнерусского Данслава/Данислава и от библейского Даниила[771].

Данислав восходит к древнейшему индоевропейскому именослову, где первый компонент Дан- от реликтового ведийского дану- «река, водный поток». Но с распространением христианства под языческую гипокористику Данша стал подводиться созвучный этому привычному имени христианский Даниил в значении «бог — мой судья». Так шел процесс замещения языческих имен христианскими, и гипокористики были очень удобным материалом. Аналогичный процесс, безусловно, переживал и скандинавский именослов: брались привычные гипокористики и наполнялись христианским содержанием.

В широких кругах скандинавских обществ гипокористика Hœlghe/Hœlghi стала достаточно популярным именем, была принята как календарное имя. В именословах для простого населения оно встречалось иногда даже с весьма уничижительными добавлениями. Так, например, зафиксировано имя Helgi Ingialdsfifl, т. е. Хельги-Ингиялдов идиот, что надо понимать так, что носитель имени Хельги был сыном Ингиялда и идиотом[772]. Но это имя не закрепилась в качестве династийного имени для скандинавских королей. Объяснение лежит на поверхности: Хельги — это не «настоящее» имя, это — полуимя, а правители государственных образований полуименем не назывались. Странно было бы встречать такие наречения правителей как Олле Шётконунг или Слава Мудрый.

Приведенные данные позволяют сделать следующие предварительные выводы относительно Hœlghe/Hœlghi как гипокористики:

— Уменьшительное имя Hœlghe образовалось от Hœlmger, двуосновного имени, которое отнюдь не соответствовало прилагательному «helgi», как уверяет Мельникова, поскольку его первая основа — существительное hœlm-, т. е. «шлем», а второе — существительное — geirv. е. «копье». Таким образом, полное имя Hœlmger и его гипокористика Hœlghe были исходно связаны с воинской атрибутикой, с понятием «защита», как и многие наиболее архаичные скандинавские имена. Соответственно, первоначальное значение этого имени может, примерно, пониматься как «Шлемоносец», т. е. очень далеко отстоять от «святости».

— И только в новошведском, т. е. с XIII в. и следовательно, как минимум через несколько веков после появления на исторической арене князя Олега, можно говорить о слиянии гипокористики Hœlghe с прилагательным helig/святой.

Теперь следует рассмотреть Хельги как прозвище или дополнительное имя.

Согласно вышеприведенным результатам исследований Ассара Янцена, антропоним Hœlge в шведском именослове как в рунических надписях, так и в более поздних источниках мог выступать в качестве прозвища или дополнительного имени (binamn)[773]. Напомню, что в европейских именословах трансформация эпитетов в личные имена имеет давнюю традицию. Например, многие эпитеты, относившиеся, к древнегреческим богам, становились личными именами. В частности, относившийся к Афродите эпитет маргарито-жемчужная превратился в личное имя Маргарита, а другой ее эпитет морская (по-гречески — pelagios) дал два имени: Пелагея и в переводе его латинского варианта — Марина[774].

Прозвища как аналоги личных имен в скандинавских именословах образовывались часто от титулов, по профессиональной принадлежности, от названия местности или от прилагательных, характеризующих особенности личности или интересных по другим причинам. Грамматически прозвища образовывались часто сходным с гипокористиками образом, с помощью окончания