— языческой и христианской. Отчетливо прослеживается это, например, у Снорри Стурлусона. Его Тор преследует тех, кто принял христианскую веру, является во сне обращенному в христианство мореплавателю и пугает его штормовой погодой, если он не вернется к его почитанию[781]. Но сын и помощник Тора носит у Снорри уже «новомодное» латиноязычное имя Магне, явно моложе той дописьменной эпохи, к которой стремятся относить начало появления исландских преданий.

Подтверждением того, что имя Hœlghe/Hœlge в шведских именословах в христианскую эпоху стало пониматься в значении «святой» служит отмеченный Янценом факт перевода на латынь имени Hœlghe как Sankte в одном средневековом шведском источнике[782]. Тот факт, что имена новых именословов, входивших в духовную жизнь общества вместе с новой сакральной системой, дублировались в форме переводов на родной язык, хорошо известен. Например, для русских именословов отмечено, что греч. Агафон (в переводе «добрый») соответствует русскому имени Добрыня, лат. Павел (в переводе «малый») соответствует русским Мал, Малой, Малыш, греч. Агапий и др. — евр. Давид — русскому Любим, греч. Петр и сирийск. Кифа — русскому Камень. И такое имя было в составе древнерусского именослова, от него пошла фамилия Каменевы[783]. Поэтому зафиксированное Янценом дублирование Hœlghe как латинского Sankte показывает, каким длительным и непростым был процесс укоренения в скандинавских именословах имен с христианским содержанием. Кроме того это подкрепляет также тот факт, что Hœlghe как прозвище в значении «святой» было в скандинавской ономастике пришлым с континента.

Таким образом, распространение христианизированных имен в скандинавских странах обогащало скандинавские языки христианской лексикой и христианскими ценностями. Одной из составляющих этого процесса как раз и было создание новых имен, что является известным феноменом: новые идеологические ценности создают моду и на новые имена. Видную роль в популяризации новых ценностей в общеевропейском масштабе призваны были играть деятели культуры, писатели. Так на европейском континенте от прилагательного «святой», общего для германских языков (древнеангл. hālig, древнесакс. helag, нем. heilig и др., тождественные saint), было образовано литературное имя англосаксонских поэм Hālga/Halga. Понятно, что эти новые континентальные культурные искания не оставались безвестными для образованных слоев скандинавских стран. Выше было упомянуто, что именно из общегерманского лексикона вошло в скандинавские языки прилагательное helig в значении «святой»: дат. heilig, норв. heilig, шв. helig. А вместе с новой христианской лексикой с европейского континента пришла и «мода» при помощи этой лексики христианизировать прежние имена, в частности, имя Helghe по типу Hālga/Halga от древнеангл. hālig.

То, что скандинавские писатели были внимательны к новинкам с европейского континента, говорит имя Магне, выбранное Снорри Стурлусоном для своего мифического героя. Возможно, именно под влиянием литературных веяний с европейского континента имя Helghe/Helgi было введено в литературные именословы героев исландско-норвежской литературы, а также привлекло внимание датского писателя Саксона Грамматика и было им использовано в рассказах о легендарных, т. е. вымышленных правителях данов. Означает ли это, что людей, к личному имени которых добавлялось прозвание Hœlghe, воспринимались как святые? Думаю, что обыденное сознание скандинавского общества глубоко не вникало в новый «святой» смысл старинного привычного имени Hœlghe, для того, наверняка, и требовалась к нему иногда латинская пара Sankte для лучшего усвоения новых ценностей. В книге Модеера приводится имя одного шведского крестьянина как Pedher biskop, т. е. Петер епископ. Понятно, что епископ было не должностью крестьянина, а его дополнительным именем, возможно, данным ему еще отцом: слово хорошее, и важные люди им прозывались, пусть это дополнительное имя, подумалось отцу, проторит сыну дорогу благополучной судьбы. Так было, похоже, и с Hœlghe как с прозвищем: слово хорошее, достойные люди им величались, вот и стали приписывать его как дополнительное имя к основному личному имени.

Но между статусом личного имени Магнус и статусом личного имени Хельги в скандинавских именословах видна большая разница. Имя Магнус вошло в скандинавские именословы с главного входа: его приняли один за другим скандинавские короли, вследствие чего оно быстро сделалось наиболее популярным именем и среди обычных людей. Другое дело с именем Хельги. В широких кругах скандинавских обществ оно стало достаточно популярным именем, было принято как календарное имя, но оно не закрепилось в качестве династийного имени для скандинавских королей, как это получилось с заимствованным эпитетом магнус. Повторю еще раз: Хельги — это не «настоящее» имя.

Имя Хельги бытовало как гипокористика, что рассмотрено выше, а правители устанавливавшихся государственных образований полуименем не назывались. Уменьшительное имя годилось для простого люда, поэтому и уменьшительная форма имени Хельги заняла свое законное место в именословах для более широких слоев населения, иногда с весьма уничижительными прозваниями. Так, например, зафиксировано имя Helgi Ingialdsfifl, т. е. Ингиялдов идиот, что надо понимать так, что носитель имени Хельги был сыном Ингиялда и идиотом[784]. Имя Хельги возникло и как прозвище или дополнительное имя, пришедшее вместе с христианством с континента, но за ним, как за именем Carolus Magnus, личного имени прославленного правителя не имелось. Будучи овеянным символикой христианства, оно вызвало интерес скандинавских литераторов, но литературные именословы отнюдь не всегда проецируются на реальную жизнь.

Итак, обобщим, что мы имеем в качестве результата исследования имени Хельги как гипокористики и как прозвища: скандинавское имя Hœlge не образовалось исходно от прилагательного helig, имя Hœlge и прилагательное helig имели каждый свое происхождение, но в христианскую эпоху они сблизились и стали восприниматься как сходные по смыслу. Соответственно, полное имя Хэльмгер со значением «шлем — копье» и его уменьшительное Хельге/ Хельги никакого отношения к имени Олег иметь не могут. Имя Хэльмгер за пределы скандинавских именословов не выходило, но и внутри скандинавских именословов его носители ничем особенным себя не отметили. Это имя не вошло ни в один из династийных именословов скандинавских стран ни как полное имя, ни тем более как его уменьшительная форма, да и странно было бы встречать такие имянаречения правителей, как Олле Шётконунг, поскольку имена правителей всегда приводятся в полной величественной форме. Не заимствовались уменьшительные имена и в древнерусский княжеский именослов, а заимствовались только полные именные формы. Невозможно себе представить такое великокняжеское имя как Слава Мудрый или царское имя Ваня Грозный. Думаю, это касалось и заимствований в обычные именослововы, не только княжеские. Уменьшительные формы от полных имен образовывались уже в среде русского языка, с адаптацией к его нормам.

Любые попытки лингвистического препарирования имени Хэльмгер на предмет сближения его с русским именем Олег ничего