окно заглядывают теплые лучи все еще ласкового осеннего солнца. Когда-то родной Виров-град виден, как на ладони. Дома на сваях посреди трясины, плавучие дозорные острова на озере, избушки-плетенки, скопление деревянных мостков, лестниц, переходов, высокие сторожевые башни… Город за время ее замужества немного разросся, но жизнь в нем текла все так же: суетятся вировники-строители, подлаживая, починяя, достраивая; плетут сети рыбаки; возвращаются с дневного дозора воины верхом на могучих букаваках… Все по-прежнему, вот только ей тут места нынче нет. Чужая она теперь в Виров-граде. Никто ей не рад, даже мать.

– Добыла, – Первуна, сидевшая напротив, смотрела будто сквозь нее. – Мало того что с помощью нечистиков, так еще и умудрилась потерять доверенную тебе шкатулку.

Она что, собирается постоянно об этом напоминать?

– Ты не сказала, что шкатулка защищает от вредоносных чар талисмана, – попыталась возразить Василиса.

– Разве это не очевидно?

Вот вечно так. «Зачем предупреждать об опасности? Сама догадывайся!» Бесполезно спорить, так что лучше о другом.

– Где сейчас лозовик с внучатами? Ты их там и бросила?

– Что значит «бросила»? Они – болотные жители, вот и остались дома. Но если тебе и вправду интересно, сейчас они у городских окраин шныряют, похоже, хотят убедиться, что ты оправилась.

Спасибо, хоть кто-то о ней волнуется…

– Как ты нас отыскала? – спросила Василиса и отпила брусничной воды, чтобы промочить горло… и чтобы не смотреть на мать.

– Странный и неуместный вопрос. Я повелительница Рудных топей.

Ясно. Прямого ответа не дождешься.

– С твоим лозовиком я вчера переговорила, – размеренно продолжала Первуна. – Он мне все рассказал – и лучше бы мне этого не знать. Рановато все же тебе дали прозвище Премудрой. Лезть на рожон, спасая двух мелких нечистиков и рискуя всем, было истинной глупостью.

– А что, по-твоему, надо было дать им погибнуть? Они же мне помогли, долг платежом красен, сама ведь меня тому учила. И без них было бы трудней справиться. Я могла принять помощь, твоих условий это не нарушило.

Мать небрежно пожала плечами.

– Да все можно было: и помощь нечистиков принимать, и магию использовать…

Чашка дрогнула в руке Василисы.

– Ты же говорила, что нельзя!.. Талисман особый… Что без волшбы надо…

– Твое волшебство никак не повлияло бы на талисман, – бледное лицо матери оставалось безучастным и холодным, как и ее слова. – Я лишь хотела показать тебе, что человек может сам со всем справиться, без всякой магии. Так и муж твой может сам с собой совладать, выбросить дурные мысли из головы и жить да радоваться. Не нужны ему волшебные костыли, рубашка эта богатырская, если сам духом силен. Главный подвиг человек совершает, когда себя понимает, принимает и побеждает собственные слабости, после этого любые горы свернуть можно. Только потом их и сворачивать окажется ни к чему. Коли себе все докажешь, о чем еще спорить – и с кем? Если твой муж – человек достойный и умом не обделен, он к этому рано или поздно придет.

Урок! Очередной урок. Почти смертельный, куда тому талисману!

– Так ты это все удумала, чтобы меня уму-разуму поучить? – резко бросила Василиса, чувствуя, как ее захлестывает злость.

– Не совсем, – Первуна настроения дочери, казалось, не замечала. – Талисман этот мне действительно нужен, от него многое зависит. Но урок тебе преподать следует, и не один. Уже очевидно, что твои силы и возможности я переоценила. Подумать только, еле справилась с таким простым заданием!.. И вот еще что мне нужно знать – почему ты сразу же не использовала для исцеления магию?

Дочь внимательно посмотрела на мать. Ответить честно? Что не хотела подводить? Что решила сделать все, как велено, а потому сдерживала волшбу до последнего, тратя на это остатки сил? Что надеялась увидеть одобрение в глазах родного человека… и была готова ради этого рискнуть даже жизнью?

Горящий зеленым бесстрастный глаз и мерцающее тусклым светом холодное и страшное бельмо…

– Насколько могу судить, магия талисмана подействовала мгновенно, сковав волю и разум, – сухо ответила Василиса, отворачиваясь. – Ты права, мне еще есть чему учиться.

– Рада, что ты это понимаешь, – Первуна поднялась, глухо стукнув костяной ногой.

Материнские слова падали каплями раскаленного свинца на голое тело. Кожа на лице онемела, горло перехватило. Василиса снова ощутила себя маленькой несмышленой девочкой, вот только мать в те годы была доброй и ласковой, не то, что теперь. Теперь она уходит, так и не сказав ни словечка ободрения, даже не попрощавшись…

Уже на пороге Первуна все же обернулась:

– Твое тело должно было само начать исцеление, едва почувствовав угрозу от враждебных чар. Этого не произошло, значит, ты собственной волей подавила волшбу внутри, подвергнув риску свою жизнь. Я не допущу, чтобы это повторилось вновь, ты слишком важна, чтобы так собой рисковать. Останешься здесь, пока полностью не восстановишь силы. Потом тебе предстоят дополнительные тренировки. Это не обсуждается.

На закрывшуюся дверь Василиса смотрела еще долго.

Полно, да осталось ли что в этой властной жесткой владычице от ее мамы? Да и вообще – от человеческой женщины? Как же хочется все это забыть, выкинуть из головы и вернуться к своей собственной, настоящей жизни. Туда, где ее ждут и где ей рады. Туда, где она никого не подводит… Домой.

Но перво-наперво нужно время навестить новых друзей. Мама – тогдашняя, добрая и молодая – учила словом своим дорожить и обещания выполнять. Василиса провела пальцами по лбу и хлопнула в ладоши.

– Нежаня, – обратилась она к тут же возникшей мамке-няньке, – приготовь жбан свежего молочного киселя. Меня ждут за околицей.

Как вскипело, так и поспело

Сбор назначили в Лазуритовой гостиной. Собрались все, кто понадобится для исполнения Огнегорова замысла: от верных Смаги и Нияды до младших колдунов и ведьм, от Хардана до дюжины шутиков. Служки-надзорники приютились у стен, колдуны и ведьмы шабаша расселись на мягких подушках, триюда остался стоять. Как и Чаба – безумно преданный Огнегору умелый колдун, один из первых членов шабаша, предпочитавший не мерять, а сразу резать.

Начинать хозяин Бугры-горы не спешил, ласково оглаживал холеную белоснежную бороду, многозначительно молчал, а затем поудобнее устроился в кресле на возвышении и обвел собравшихся тяжелым взглядом. Колдуны заерзали, даже Нияда коснулась волос, якобы поправляя прядку и скрывая волнение. Только Смага оставался невозмутим, но поди пойми, что там кроется за отдающими багровым светом глазами, какие мысли бродят под восковым лбом, покрытым алыми рунами.

Огнегор выждал еще несколько мгновений и дважды звонко стукнул посохом по полу, открывая совет.