идут с Желаном рука об руку, разговаривают, смеются. Внезапно земля под мужем разверзается, и он соскальзывает в темное круглое отверстие с яркими фиолетовыми всполохами по краям. Василиса пытается ухватить, удержать любимого, тщетно, Желан канул в бездну. Вот здесь, на глазах… За ним бы! Но провал тоже исчез… и вновь вокруг ровное поле, она стоит одна-одинешенька, сжимая в сведенных судорогой пальцах лоскут от сермяжной богатырской рубахи.

Царевна вздохнула, всхлипнула, крепче сжала в руке нечто… поднесла к глазам. Это был край ее же собственного плаща, которым дед Шурыш бережно укрыл спящую. Старый лозовик оказался тут же:

– Оклемалась маленько? Вот и ладно, вот и хорошо. Идти сможешь?

Идти? И рукой-то пошевелить сложно… Хотя… Василиса поднесла ладонь к глазам, поморгала. Зрение – ясное, усталость по-прежнему сковывает все тело, но стало явно лучше. Она потрясла головой, потерла виски.

– Похоже, сон помог, – с удивлением произнесла царевна, сама в это не веря.

– Ага, сон, – усмехнулся в бороду Шурыш. – Как же! Это мои храбрецы шкатулку твою добыли да дрянь из кошеля в нее сунули!

Василиса, не веря своим ушам, посмотрела на стоявших рядом с дедом гордо подбоченившихся чумазых лозников.

– Ражитопа снова навестили, – подтвердил Листик.

– Обвели его вокруг куцего носа, – уточнил Чубчик.

– И в воде шкатулочку отыскали, принесли, – радостно завершила короткий рассказ Ясочка.

Царевна попыталась подняться, и ей это удалось, хоть и с большим трудом.

– Спасибо вам, храбрые лозники, – слабым голосом произнесла она, попытавшись поклониться, но едва не упала.

– Эх, царевна, ты еле на ногах держишься! – возмутился Шурыш. – Видать, немало из тебя силы эта поганая побрякушка выпила! Солнце на закат идет, а ночью тебе шляться по трясине не след. Давай-ка еще поспи, глядишь, сил поднаберешься – и с утра в путь отправимся.

Царевна с облегчением снова села на землю, положив руку на котомку, лежавшую рядом. Туда отважные лозники сунули шкатулку с матушкиным талисманом: углы проступали сквозь ткань, и царевна ожидала вновь ощутить холод, тянущий от враждебного амулета, но ничего не почувствовала. Тяжесть и впрямь, хоть и нехотя, но отступала, силы – медленно, но возвращались. Василиса прижала котомку к груди.

– Прав ты, дедушка, – признала она. – Во всем прав… Надо мне… просто отдохнуть да выспаться.

– Вот и давай. А я пока шалашик смастерю.

Василиса улеглась на мох, прикрыв глаза. Закатное солнышко грело лицо, слышалось кваканье лягушек и жужжание каких-то жуков… Подумать только, ведь чуть не умерла! Зато, выходит, с заданием справилась, матушка будет довольна. И все благодаря старому лозовику и его внучатам-лозничкам!

Что-то закрыло солнце, тень упала на лицо царевны. Знакомый глубокий голос повелительно произнес откуда-то сверху:

– Посторонитесь.

Не веря своим ушам, Василиса разлепила веки. Оторопевшие, вмиг онемевшие лозники отскочили в стороны, а на островок, где решили укрыться на ночлег путники, опустилась тяжелая ступа. Первуна неспешно вышла и нависла над Василисой в ореоле закатного солнца.

– Мама, – прошептала царевна, думая, что ей это снится.

Первуна легко подхватила дочь на руки и понесла к ступе.

– Талисман… – прошептала Василиса, слегка ошарашенная таким обращением. – Я добыла, он в шкатулке… Вот, в котомке, возьми…

Яга глянула на нее как будто осуждающе и бесстрастно приказала:

– Спи.

И царевна послушно провалилась в темноту.

* * *

Она стремительно летела вперед головой по широкому, выложенному грязно-желтыми и серо-голубыми плитками коридору. Коридор петлял, расширялся, сужался, но она всякий раз успевала не впечататься теменем в гладкую стену, уворачивалась, поднималась, опускалась… Становящийся все стремительнее полет наконец закончился в высокой, выложенной изнутри все теми же изразцовыми плитками башне. Тело взмыло вверх и очутилось в странном помещении с пузырящимися, танцующими стенами. Тут же захотелось закрыть глаза и убежать. Только вот даже шевелиться оказалось трудно и больно.

Василиса открыла глаза, попыталась оторвать затылок от подушки. Подушки? Откуда посреди топей такая роскошь? И что это торчит у нее из рук? По серой трубке – в каждом предплечье… Стены вокруг какие-то бесцветные, над изголовьем светится холодным голубым светом прямоугольник… мертвый свет, хоть и яркий. Стены неохотно прекратили танец и отодвинулись, встали на свои места. В тот же миг нежный голосок напевно промурлыкал:

– Очнулась, дитятко! Радость-то какая!

Нежаня! Значит, она дома, в Виров-граде…

– Радость, – сухо подтвердил холодный голос матери. – Василиса, ты меня слышишь? Понимаешь?

Царевна разлепила пересохшие губы и с трудом ответила:

– Да, матушка. Что со мной?

Тонкие губы Первуны скривились, зеленый глаз будто потускнел.

– Упадок сил. Побочное свойство талисмана, который ты позабыла в шкатулку положить.

– Не забыла, выронила… Думала, что и так донесу, но…

– Если бы училась как следует, знала бы, что у мощных артефактов почти всегда есть дополнительные магические качества, опасные даже для их владельцев, – голос Первуны звучал холодно и отчужденно. – Еще немного, и даже я не смогла бы помочь.

Ни поцелуя, ни руки на волосах, как прежде. Только разочарование и упрек в каждом слове.

– Про такие пакости чародейские не всем известно… – попыталась вступиться за Василису верная Нежаня.

Первуна даже не удостоила ее взглядом, просто бросила равнодушно: «Молчать!», и поникшая мамка-нянька отлетела в сторону.

Оправдываться Василиса не собиралась, да и нет невежеству оправдания. Подумать только! Всю жизнь занималась волшбой, про смертельные свойства некоторых зачарованных предметов во многих книгах читала, но уяснила, лишь испытав действие одного из них на собственной шкуре. И как тут оправдываться, когда выставила себя полной дурой?

– Где я? – хмуро спросила Василиса.

– В моей избе. Надо было побыстрее восстановить твои силы. А теперь помолчи.

В полученной матерью от яг избе Василиса прежде не бывала – входить туда ей было строго-настрого запрещено. Конечно, еще ребенком она пыталась пробраться в запретное и потому манящее место, но укрытая от посторонних глаз на заднем дворе избушка ее не пускала. Только ворочалась и изредка раздраженно топала куриными ногами, отгоняя назойливую девчонку прочь. Кто же знал, что когда-нибудь мать сама принесет дочь в свое странное и тайное жилище…

Первуна проворно отсоединила трубки и мигом заживила ранки. Прикрыв зеленый глаз, она таращилась на дочь другим – мутным и белым, водя ладонями над головой и грудью Василисы, и царевна чувствовала, будто кто-то шарит по ее внутренностям. Ощущение было не из приятных.

– Хорошо, – наконец деловито произнесла Первуна. – Теперь можно перенести тебя в твою горницу. Завтра будешь как новенькая, тогда и поговорим.

Последние слова показались почти угрозой.

* * *

– Я же выполнила все условия и добыла амулет, – уже оправившаяся Василиса сидела у раскрытого окна в своей бывшей горнице, бездумно касаясь кулона-стрелы.

В открытое