— Стыдится?! Ерунда! Оба они из одного куска материивыкроены. Откуда вы взяли такие глупости?

— Это не глупости, — возразила возмущенная миссисЭлсинг. — Вчера, под проливным дождем, он ездил в карете со всеми тремядетьми — заметьте, там была и малютка — вверх и вниз по Персиковой улице и дажеменя до дому подвез. И когда я сказала:

«Капитан Батлер, вы что, с ума сошли, зачем вы держите,детей в сырости! Почему не везете их домой?», он ни слова не ответил, но вид унего был смущенный. Тогда Мамушка вдруг говорит:

«В доме-то у нас полным-полно всяких белых подонков, так чтодеткам лучше быть под дождем, чем дома!» — А он что сказал?

— А что он мог сказать? Только посмотрел, сдвинувброви, на Мамушку, и промолчал. Вы же знаете, вчера днем Скарлетт устраивалабольшую партию в вист, и все эти вульгарные простолюдинки были там. И ему, яполагаю, не хотелось, чтобы они целовали его малышку.

— Ну и ну! — произнесла миссис Мерриуэзер,заколебавшись, но все еще держась прежних позиций. Однако на следующей неделекапитулировала и она.

Теперь у Ретта появился в банке свой стол. Что он делал заэтим столом, никто из растерявшихся чиновников не знал, но ему принадлежалслишком большой пакет акций, чтобы они могли возражать против его присутствия.Через некоторое время они забыли о своих возражениях, ибо он держался спокойно,воспитанно и к тому же кое-что понимал в банковском деле и капиталовложениях.Так или иначе, он целый день проводил за своим столом, и все видели, как онкорпит, а он решил показать, что, подобно своим респектабельным согражданам,трудится — и трудится вовсю.

Миссис Мерриуэзер, стремясь расширить свою и так ужепроцветающую торговлю пирогами, надумала занять две тысячи долларов в банке подзалог дома. В займе ей отказали, так как под дом было выдано уже две закладных.Дородная дама вне себя от возмущения выкатывалась из банка, когда Реттостановил ее, выяснил в чем дело и озабоченно сказал:

— Тут произошла какая-то ошибка, миссис Мерриуэзер. Ужаснаяошибка. Кому-кому, а вам нечего волноваться по поводу обеспечения! Да я одолжилбы вам деньги под одно ваше слово! Даме, которая сумела развернуть такоепредприятие, можно без риска поверить. Кому же еще давать банку деньги, как невам. Так что посидите, пожалуйста, в моем кресле, а я займусь вашим делом.

Через некоторое время он вернулся и со спокойной улыбкойсказал, что, как он и думал, произошла ошибка. Две тысячи долларов ждут ее, иона может взять их когда захочет. А насчет ее дома — не будет ли она таклюбезна поставить свою подпись вот тут?

Миссис Мерриуэзер, все еще не придя в себя от нанесенного ейоскорбления, злясь на то, что приходится принимать услугу от человека, которыйей неприятен и которому она не доверяет, не слишком любезно поблагодарила его.

Но он сделал вид, будто ничего не заметил. Провожая ее кдвери, он сказал:

— Миссис Мерриуэзер, я всегда высоко ставил вашжизненный опыт — можно мне с вами посоветоваться?

Она слегка кивнула, так что перья на ее шляпке чутьколыхнулись.

— Что вы делали, когда ваша Мейбелл была маленькая исосала палец?

— Что, что?

— У меня Бонни сосет пальчик. Я никак не могу ееотучить.

— Необходимо отучить, — решительно заявила миссисМерриуэзер. — Это испортит форму ее рта.

— Знаю! Знаю! А у нее такой хорошенький ротик. Но яникак не соображу, что делать.

— Ну, Скарлетт наверняка знает, — отрезала миссисМерриуэзер. — Она ведь уже вырастила двоих детей.

Ретт опустил глаза на свои сапоги и вздохнул.

— Я пытался смазывать Бонни ноготки мылом, —сказал он, пропустив мимо ушей замечание насчет Скарлетт.

— Мылом?! Ба-а! Мыло тут не поможет. Я посыпала Мейбеллпальчик хинином, и должна сказать вам, капитан Батлер, она очень скороперестала его сосать.

— Хинином! Вот уж никогда бы не подумал! Я просто не всостоянии выразить вам свою признательность, миссис Мерриуэзер. А то это оченьменя тревожило.

Он улыбнулся ей такой приятной, такой благородной улыбкой,что миссис Мерриуэзер секунду стояла опешив. Однако прощаясь с ним, она ужеулыбалась сама. Ей не хотелось признаваться миссис Элсинг в том, что онаневерно судила об этом человеке, но, будучи женщиной честной, сказала, что вмужчине, который так любит своего ребенка, несомненно, есть что-то хорошее.Какая жалость, что Скарлетт совсем не интересуется своей прелестной дочуркой!Когда мужчина растит маленькую девочку — в этом есть что-то патетическое. Реттпрекрасно понимал, сколь душещипательна создаваемая им картина, а то, что этобросало тень на репутацию Скарлетт, ничуть не волновало его.

Как только малышка начала ходить, он то и дело брал ее ссобой, и она сидела с ним либо в карете, либо впереди него в седле. Вернувшисьдомой из банка, он отправлялся с ней на прогулку по Персиковой улице и, держаее за руку, старался приноровиться к ее шажкам и терпеливо отвечал на тысячи еевопросов. В это время дня, на закате, люди обычно сидели у себя в палисадникахили на крыльце, а поскольку Бонн и была очень общительная и хорошенькая девочкас копной черных кудрей и ярко-голубыми глазками, почти все заговаривали с ней.Ретт никогда не встревал в эти разговоры, а стоял поодаль, исполненныйотцовской гордости и благодарности за то, что его дочь окружают вниманием.

У Атланты была хорошая память, она отличаласьподозрительностью и не скоро меняла однажды сложившееся мнение. Времена былитяжелые, и на всех, кто имел хоть что-то общее с Баллоком и его окружением,смотрели косо. Но с помощью Бонни, унаследовавшей обаяние отца и матери, Реттсумел вбить клинышек в стену отчуждения, которой окружила его Атланта.

Бонни быстро росла, и с каждым днем становилось все яснее,что она — внучка Джералда О’Хара. У нее были короткие крепкие ножки, большиеголубые, какие бывают только у ирландцев, глаза и маленький квадратныйподбородочек, говоривший о решимости стоять на своем. У нее был горячий нравДжералда, проявлявшийся в истериках, которые она закатывала, причем она тотчасуспокаивалась, как только ее желания были удовлетворены. А когда отец находилсяпоблизости, желания ее всегда поспешно удовлетворялись. Он баловал ее, невзираяна противодействие Мамушки и Скарлетт, ибо ему нравилось в ней все, кромеодного. Кроме боязни темноты.

До двух лет она быстро засыпала в спаленке, которую делила сУэйдом и Эллой. А потом без всякой видимой причины начала всхлипывать, кактолько Мамушка выходила из комнаты и уносила с собой лампу. Затем она началапросыпаться ночью с криками ужаса, пугая двух других детей и приводя в смятениевесь дом. Однажды пришлось даже вызвать доктора Мида, и Ретт был весьма резок сним, когда тот объявил, что это всего лишь от дурных снов. От нее же никтоничего не мог добиться, кроме одного слова: «Темно».