Скарлетт считала это капризом и говорила, что девочку надоотшлепать. Она не желала идти на уступки и оставлять лампу в детской, ибо тогдаУэйд и Элла не смогут уснуть. Обеспокоенный Ретт пытался мягко выудить у дочки,в чем дело; услышав заявление жены, он холодно сказал, что если кого и следуетотшлепать, так это Скарлетт, причем сам он готов этим заняться.

В итоге Ретт перевел Бонни из детской в комнату, где он жилтеперь. Ее кроватку поставили рядом с его большой кроватью, и на столике всюночь горела затененная лампа. Когда об этом стало известно, весь город загудел.Было что-то неделикатное в том, что девочка спит в комнате отца, даже если этойдевочке всего два года. От этих пересудов Скарлетт пострадала двояко.Во-первых, все узнали, что она и ее муж спят в разных комнатах, а это уже самопо себе не могло не произвести шокирующего впечатления. А во-вторых, всесчитали, что если уж девочка боится спать одна, ее место — рядом с матерью.Скарлетт же не могла объяснить всем и каждому, что она не в состоянии спать присвете, да к тому же и Ретт не допустил бы, чтобы девочка спала с ней.

— Вы в жизни не проснетесь, пока она не закричит, а еслии проснетесь, то скорее всего отшлепаете ее, — отрезал он.

Скарлетт раздражало то, что Ретт придает такое значениеночным страхам Бонни, но она подумала, что со временем исправит дело ипереведет девочку назад в детскую. Все дети боятся темноты, и единственное тутлекарство — твердость. Ретт упорствует только затем, чтобы выставить ее вглазах всех плохой матерью и таким путем отплатить за то, что она изгнала егоиз своей спальни.

Он ни разу не переступал порога ее комнаты и даже не бралсяза ручку двери с того вечера, когда она сказала ему, что не хочет больше иметьдетей. Ужинал он почти всегда вне дома — до тех пор, пока страхи Бонни непобудили его прекратить все отлучки. А то, бывало, он проводил вне дома всюночь, и Скарлетт, лежа без сна за плотно закрытой дверью, прислушивалась к боючасов, возвещавшему наступление утра, и раздумывала, где-то Ретт. Ейвспоминались его слова: «На свете есть немало других постелей, прелесть моя!» Ихотя при этой мысли ее всю передергивало, ничего поделать она не могла. Что быона ни сказала, мгновенно возникла бы ссора, и тогда он непременно намекнул бына ее запертую дверь и на то, что это связано с Эшли. Да, эта его дурацкаязатея, чтобы Бонни спала при свете — причем в его комнате, — объясняется,конечно же, всего лишь подлым желанием отплатить ей.

Она не понимала, почему Ретт придавал такое значениедурацким страхам Бонни, как не понимала и его привязанности к девочке — доодной страшной ночи. Никто в семье потом не мог забыть эту ночь.

В тот день Ретт встретил на улице человека, с которым онипрорывали блокаду, и им, конечно, было о чем друг с другом поговорить. Куда ониотправились беседовать и пить, Скарлетт не знала, но подозревала, что скореевсего — к Красотке Уотлинг. Ретт не приехал домой днем, чтобы погулять с Бонни,не приехал и к ужину. Бонни, просидевшая весь день у окна, с нетерпениемдожидаясь своего папу, чтобы показать ему коллекцию жуков и тараканов, наконец,невзирая на слезы и протестующие крики, была уложена в постель Лу.

Возможно, Лу забыла зажечь лампу, а возможно, лампа самапогасла. Никто толком не знал, что произошло, но когда Ретт явился, наконец,домой сильно навеселе, в доме все было вверх дном, а отчаянные крики Боннидонеслись до него, когда он еще был в конюшне. Девочка проснулась в темноте ипозвала папу, а его не было. И все неведомые ужасы, населявшие ее воображение,пробудились. Ни уговоры, ни несколько ламп, принесенных Скарлетт, не помогали:она не успокаивалась, и у Ретта, когда он в три прыжка взбежал по лестнице, былвид человека, встретившегося со смертью.

Взяв дочку на руки, он, наконец, уловил среди еевсхлипываний слово «темно» и в ярости повернулся к Скарлетт и негритянкам.

— Кто, потушил лампу? Кто оставил Бонни в темноте одну?Присси, я с тебя шкуру за это сдеру…

— Бог мне свидетель, мистер Ретт, это не я! Это Лу!

— Ради всего святого, мистер Ретт, ведь я…

— Заткнись! Ты знаешь мой приказ. Клянусь богом, я…убирайся отсюда. И чтоб духу твоего не было. Скарлетт, дайте ей денег, и чтобыя не видел ее, когда я спущусь. А сейчас все уходите, все!

Негритянки выскочили — незадачливая Лу с рыданиями,закрывшись передником. Но Скарлетт осталась. Ей было тяжело видеть, как любимоедитя тотчас успокоилось на руках у Ретта, тогда как у нее на руках девочкакричала не умолкая. Тяжело было видеть и то, как маленькие ручонки обвилисьвокруг его шеи, слышать, как девочка, задыхаясь, прерывисто рассказывала ему,что ее так напугало, а она, Скарлетт, ничего членораздельного не могла из дочкивытянуть.

— Значит, он сидел у тебя на грудке, — тихопроговорил Ретт. — И он был большой?

— Да, да! Такой страшенный, большущий. И когти…

— Ах, значит, и когти у него были. Ну, ладно. Я всюночь просижу тут и пристрелю его, если он снова явится. — Ретт сказал этоубежденно, мягко, и Бонни постепенно перестала всхлипывать. Уже почтиуспокоившись, на языке, понятном одному только Ретт, она принялась описыватьчудовище, которое явилось к ней. Скарлетт, слушая, как Ретт беседует сдевочкой, точно речь идет о чем-то реальном, почувствовала, что в ней закипаетраздражение.

— Ради бога, Ретт…

Но он жестом велел ей молчать. Когда Бонни наконец уснула,он уложил ее в кроватку и накрыл одеяльцем.

— Я с этой негритянки живьем шкуру спущу, — тихимголосом сказал он. — Да и вы виноваты. Почему вы не зашли посмотреть, горитли свет?

— Не валяйте дурака, Ретт, — шепотом ответилаСкарлетт. — Бонни так себя ведет потому, что вы ей потакаете. Многие детибоятся темноты, но у них это проходит. Уэйд тоже боялся, но я не потворствовалаему. Пусть покричит ночь-другую…

— Пусть покричит?! — На секунду Скарлеттпоказалось, что он сейчас ударит ее. — Либо вы дура, либо самаябессердечная женщина на свете.

— Я не хочу, чтоб она выросла нервной и трусливой.

— Трусливой! Черта с два! Да в ней трусости ни на грошнет! Просто вы лишены воображения и, конечно, не можете понять, какие мукииспытывает человек, который им наделен, — особенно ребенок. Если что-то скогтями и рогами явится и сядет к вам на грудь, вы скажете, чтобы оно убиралоськ дьяволу, да? Именно так, черт подери. Припомните, мадам, что я присутствовалпри том, как вы просыпались, пища, точно выпоротая кошка, только потому, чтовам приснилось, будто вы бежали в тумане. И это было не так уж давно!

Скарлетт растерялась — она не любила вспоминать этот сон. Ктому же Ретт успокаивал ее тогда почти так же, как сейчас Бонни, и это вносилосмятение в ее мысли. Не желая над этим раздумывать, Скарлетт повела на негонаступление с другой стороны.