Огромное, темное, гулкое помещение обогревалось тремя раскаленными докрасна печами, сварганенными на живую из железных бочек. Зэки, итээры и вертухаи жались вокруг них, образовав шевелящиеся черные кольца. В целом внутри было сравнительно тепло, может быть, даже плюсовая температура. В воздухе плавали липкие облака серого пара. Тут же размещались и склады, и мастерские, и «нарядная», и все что угодно. Когда он вошел, на-гора начала подниматься предыдущая смена и тоже потянулась к печам. От их ватников валил густой пар. Те, кому удалось подобраться поближе, рвали с мясом свою пайку тепла перед предстоящей поездкой в лагерь. Возникла жестокая безмолвная давка. Капитан Ярочкин, начальник охраны, глянул на циферблат карманного хронометра и скомандовал построение. Обе смены, заступавшая и отработавшая, встали друг напротив друга, по обе стороны от входа. Началась перекличка. Офицеры деловито вычеркивали из списков фамилии выбывших. Ярочкин подошел к Евгению Семеновичу, козырнул.

– Многовато опять померзло, товарищ зам главного инженера, – виновато сообщил он, – прямо беда! Везут эшелон за эшелоном, а как до дела доходит – опять нехватка!

– Вы бы хоть балаганы фанерные на кузова поставили! Надо ж головой соображать! Как мы можем план выполнять, если… – Евгений Семенович закашлялся.

– Все правильно, одно только непонятно: кто и как их ставить будет? Опять же материалов у нас нету.

– С материалами я что-нибудь придумаю, но давайте побыстрее решим этот вопрос.

– Разрешите обратиться, гражданин начальник! Бригадир проходчиков заключенный Бирюков, – сипло пролаяли рядом.

– А, это ты, – благодушно отозвался Ярочкин, – давай, чего у тебя?

– Мы эти балаганы сами сколотим, сверхурочно. Материалу только дайте.

– Будет вам материал! На станции, на запасных путях, вагонов сломанных завались, – озарило Евгения Семеновича.

– Слушай, Слепко, они ж не наши, они – энкапээсовские, нас же потом за них, это самое… – забубнил офицер. Идея ему явно не понравилась.

– Под мою ответственность, Ярочкин. Где наша не пропадала!

– Тогда сделаем! Бирюков, в строй! Разболтались вконец, сволочи! Пользуетесь моей несказанной добротой.

– Спасибо, гражданин начальник.

Евгений Семенович, собираясь с мыслями, прошелся перед черными рядами. Почти все зэки выглядели плохо, многие явно пребывали уже в каком-то ином, лучшем мире. На их фоне выделялась небольшая группа бородачей. Эти смотрели живчиками, даже слишком.

– На втором горизонте прорвало подземные воды. Поэтому проходка рудничного двора там временно приостанавливается. Но проходка главного откаточного штрека должна быть продолжена ускоренными темпами. Одновременно бригада, – Слепко запнулся, – гм-м, Бирюкова, начнет бетонировать участок прорыва. На первом горизонте работы производить по ранее утвержденному графику. Всё! Маркшейдеров и бригадиров прошу подойти ко мне.

– Р-разойдись! – скомандовал Ярочкин. – Отрядам получить питание!

Еду заключенным готовили тут же, в дальнем углу. Черные ряды зэков рассыпались на кучки, от каждой к кухне побежало по человеку. Долговязый солдат, настоящая оглобля, разливал там черпаком баланду в подставленные бачки. Другой солдат выдавал бруски бурого ноздреватого хлеба. Бригады, получив хавку, усаживались на корточки вокруг своих бачков и по знаку старшего принимались за еду. Но большинство только вяло черпало ложками кипяток, а некоторые не ели вообще и просто сидели с отсутствующим видом. Слепко обратил внимание на одного из таких. Высоколобый, кавказского типа брюнет, машинально тер и тер стекла очков носовым платком, вернее, тем, что когда-то было таковым. Зато «бородачи» жадно наворачивали гущу: черные комья нечищеной мороженой картошки, лихорадочно жевали хлеб и свой, и чужой. Их задумчивые товарищи не возражали. Ни крошки еды не пропадало.

Слепко, Ярочкин, маркшейдер и несколько бригадиров спустились на второй горизонт. Клеть – грубо сколоченный дощатый помост, подвешенный на тросах, остановилась на метр выше обычного. Лучи фонарей осветили черную, как битум, поверхность воды.

– Ну, ни … себе, – поделился впечатлением маркшейдер, – чуть не по грудь!

– Тем не менее, вам придется дать направление на штрек и проследить, чтобы проходка велась как надо.

– Как же, товарищ Слепко, у меня ведь и гидрокостюма нету! Тот, что сменщику выдали, в бараке остался, не просох еще!

– Ваша проблема.

Маркшейдер ненавидяще зыркнул на него, но смолчал.

– Ну что, Слепко, как ты теперь выкручиваться будешь? – интимным тоном спросил Ярочкин. – Сдается мне, дело твое гиблое.

– Сколько, по-твоему, времени человек может выдержать в этой воде?

– Пять минут.

– А если он при этом работать будет?

– Тогда больше. Или меньше. Не знаю.

– Вон там куча отвала. Можно ее выровнять, поставить печку. Ну и… чередоваться. Только пяти минут мало, никакого толку не будет. Попробуем увеличивать время настолько, насколько это окажется возможным.

– А работать они что, голыми будут? – спросил Нилов, начальник участка, облаченный, как и Слепко, в гидрокостюм.

– Нет, голыми нельзя, пускай одетыми работают.

– Тогда мы их всех положим на обратном пути, – засмеялся Ярочкин. – Нескладно что-то у тебя выходит. Смотри, мое дело сторона, а только у вас и так отставание больше двух дней.

– Гражданин начальник, а если со жмуриков снять? – встрял опять Бирюков, кряжистый сивобородый мужик. Его свалявшиеся в войлок космы заправлены были под воротник, образуя подобие капюшона. Как и у других бородачей, на шее и поверх сапог у него накручено было разномастное тряпье.

– Так небось увезли уже их.

– А вдруг нет еще?

– Ну, если нет, я не возражаю. Давайте тогда подниматься, – решил Слепко.

– А если увезли? – спросил маркшейдер.

– Тогда придется как есть.

Поднялись наверх. Предыдущая смена уже покинула сарай. Бригады первого участка начали по команде охранников одна за другой спускаться на верхний горизонт. Вокруг печей стало гораздо свободнее. Посланный наружу солдат вернулся с известием, что машина с трупаками стоит у дверей. Ярочкин махнул рукой. Группа бородачей кинулась на выход и принялась втаскивать раскоряченные тела. Другие зэки начали их раздевать, действуя настолько бесчеловечно, что Слепко, привыкший уже ко многому, принужден был отвернуться.

– Глянь, один, кажись, шевелится еще, – услышал он.

Стоявшие рядом солдаты с любопытством наблюдали за происходящим.

– Не могет такого быть, – солидно высказался один из них, дядька уже в летах, – он, почитай, час на холодке проторчал.

– Ан шевелится! Гляди, гляди – встает!

Действительно, один из раздетых, голый, в одних только грязных розовых подштанниках, пытался подняться на четвереньки.