Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вам нравится этот дом?
— Да, — сразу ответила Вика. — Здесь я скорей почувствую аутентичность еврейской жизни, чем в какой-то гостинице, где люди останавливаются для того, чтобы получить предписанные прейскурантом удовольствия. Потом они возвращаются в свои уютные гнёздышки, так и не получив представления о том, чем и как живёт страна.
— Зришь в корень, — удивился Илюша словесной тираде.
— Хороший дом, одобряю твой выбор, — произнёс Санька.
Они поднялись на второй этаж, и Илюша нажал кнопку дверного звонка. Послышался лязг цепочки, тяжёлая деревянная дверь отворилась и на пороге показалась старушка, одетая по моде тридцатых годов. Лицо её было ухожено, веки подведены голубым карандашом, гармонирующим с неожиданными для её возраста такими же голубыми глазами, а губы окрашены ярко-красной помадой. Она улыбнулась, показав ровные белые зубы, и поклонилась гостям поклоном ясновельможной пани из аристократического предместья Кракова.
— Ева, познакомься с моими друзьями, Александром и Викторией.
— Красивая пара. Заходите, располагайтесь, — сказала она по-русски с заметным польским акцентом. — А я пойду, не буду мешать. Илья вам всё расскажет.
— Спасибо, Ева. Ты можешь не волноваться, всё будет в порядке.
— А я и не волнуюсь. Я уже столько пожила, что мне хватает одного взгляда, чтобы узнать человека. У тебя, Илья, хорошие друзья, потому что ты хороший мальчик. Иначе не бывает.
Она наклонила его голову и поцеловала в лоб. Потом пожала руку Саньке, поцеловала Вику в щёчку и молча скрылась за дверью.
— Чудная старушка, — произнёс Санька.
— Ты помнишь историю с кораблём «Альталена», который расстреляли по приказу Бен Гуриона? Он хотел уничтожить конкурента, Менахема Бегина.
— На нём Бегин доставил из Европы оружие?
— Не только оружие, в котором евреи очень нуждались, но и репатриантов. Так вот, она сошла с этого корабля в Кфар-Виткин. А Бегин там поднялся на корабль, а потом во время бойни чудом остался в живых.
— Боевая старушка.
— Тогда ей было около тридцати.
Санька и Вика осмотрели квартиру, обставленную мебелью пятидесятых годов, потрогали руками, резьбу на деревянных шкафах, стульях, креслах и кроватях, цокая языками от удовольствия. Потом вышли в лоджию и оттуда обозрели улицу, оканчивающуюся у входа в парк. Довольные и вполне счастливые, они вернулись в гостиную.
— Понравилась квартира? — спросил Илюша.
— Всё замечательно, — сказала Вика, усаживаясь в кресло.
— Тогда мы сделаем так: вы осваиваетесь и отдыхаете, а я пока помогу Яне. В час я зайду за вами и поведу вас к нам. Там пообедаем и предадимся неге воспоминаний, помузицируем, а после этого прокатимся по Тель-Авиву. Вечером встречаемся с Машей и сопровождающими её лицами и заваливаемся в ресторан. Я заказал стол в чудесном месте с видом на море.
— У тебя хорошее воображение, Илюша. Не удивительно, что ты стал знаменитым пианистом.
— У шахматиста оно не хуже, Саня.
— Ошибаешься. У шахматистов должны быть память и логика. Ну, а план одобряем.
— Тогда я пошёл.
Через три часа он позвонил им и сказал, чтоб были готовы. Тёплое утро сменилось жарким июльским днём. Они спустились на улицу и минут десять шли по теневой стороне, пока не повернули вслед за Илюшей к подъезду дома. Яна ждала их, хлопоча вокруг накрытого к обеду стола. После поцелуев и объятий подруг сели за стол.
— Всё очень вкусно, но право, не стоило этого делать, — произнесла Вика.
— Нам очень хотелось принять вас именно дома. Вы же знаете, какой кайф и драйв, когда готовишь для друзей, которых не видел долгое время. Да ещё в Израиле.
— Верно, я ощутил подобные чувства, когда ты приехал к нам на Брайтон-Бич в прошлом году.
— Давайте выпьем за встречу и за дружбу. Для нас с Яной огромная радость видеть вас в нашей маленькой, но гордой стране.
Илюша открыл бутылку саке, привезённую из Японии, и разлил её по рюмочкам.
— Ого, крепкая, — сказал Санька. — Меня всегда умиляла тяга народов к алкоголю и их изобретательность в способах его получения.
— Когда киевский князь Владимир выбирал веру для своих подданных, к нему пришли мусульмане. От ислама он мудро отказался, заявив: «Руси есть веселие пити, не можем без того быти…», — произнесла Яна. — Жаль, что он не принял иудаизм.
— И правильно поступил. Рядом находилась великая империя, православная Византия. Зачем ему с ней проблемы? — толково подытожил Илюша.
— Я хотел бы помянуть Ромку. До сих пор не могу смириться с тем, что его нет, — произнёс Санька. — Пусть будет пухом ему земля.
— А я верю, что он где-то в другом измерении и тоже скучает по нам, — сказала Яна.
— Друзья, не хочу вводить вас в заблуждение. Да и вы сами это видите — мы с Яной ждём ребёнка. Так получилось.
— Я заметил, да и Вика мне сказала. У женщин глаз намётанный. Яна, Илюша, это же прекрасно. А как на это смотрит раввинат?
— Они не возражают. Ведь мы выполняем одну из главных заповедей: «плодитесь и размножайтесь». Важно, чтобы ребёнок родился в семье, то есть в зарегистрированном браке. Что мы, собственно, и хотим сделать.
— Мальчик или девочка? — спросила Вика.
— Мальчик. Девочка у нас уже есть. Если желаете, поедем встретить её в детский сад. Анечка скоро освободится, — сказала Яна.
Все поддержали предложение и после чая с тортом высыпали на улицу и сели в машину. Девочка игралась с детьми во дворе, когда они подъехали и приблизились к ограде. Илюша пошёл за Анечкой, а когда они вышли из калитки, Вика и Саня наклонились к ней.
— У нас тоже есть дочка, — сказала Вика. — Её зовут Женя. Она передала тебе привет.
— Спасибо, — подавляя смущение, ответила она. — Мама мне рассказывала.
Дома Илюша сел за пианино и сыграл Шопена «Вальс», «Ноктюрн» и «Сад Эдема».
— Ты замечательный пианист, дружище, — произнёс Санька.
— Ну, слава богу, наконец, оценил. И это после успешных туров по Европе, Соединённым Штатам, Латинской Америке и Японии. Напомню тебе, что я призёр конкурса Шопена и Чайковского и победитель конкурса Рубинштейна.
— Не кокетничай, я всегда это говорил.
А Вика просто подошла к Илюше, сидящему за инструментом, наклонилась и поцеловала его в лоб.
— Тебя, дорогой, сюда Господь поцеловал, — сказала она.
— Спасибо, милая.
Он поднялся и подошёл к окну. Было ещё светло, небо сияло чистой предвечерней голубизной, а с улицы доносился шум проезжающих машин и отдалённые голоса людей. Он обернулся и сел возле Саньки и начал рассказывать о поездке в Японию. Женщины с интересом слушали, потом убрали со стола и удалились