он писатель» [1044]. Любовное созерцание образов святых – и острый интерес к «пучинам сатанинским», разверзающимся в мире, созданном По: здесь загадка феномена и самой Евгении Герцык. Вновь перед нами характерная идейная ситуация Серебряного века – познавательная устремленность равно в «верхнюю» и в «нижнюю» бездны, бесстрашное испытание областей запретных, – одним словом, ницшеанский порыв «по ту сторону добра и зла». Позднее мы убедимся, что, созданные почти одновременно, два трактата Е. Герцык («О путях» и «Эдгар По») вместе образуют своеобразный диптих и требуют параллельного осмысления. Словно два наведенных друг на друга зеркала, трактаты как бы обмениваются своими смыслами, будучи посвящены: один – путям высшего добра, другой – инфернальным путям зла. При этом традиционные «добро» и «зло» в авторских оценках незаметно трансформируются в свою противоположность: добро выступает под маской зла, приближающегося порой к грани преступления, и зло, в целостном контексте человеческой жизни, совершается «во имя Духа, – подлинно во имя Бога» (с. 716). В результате представления о «путях добра» и «путях зла» если и не нивелируются окончательно, то в тенденции все же оказывается, что речь идет просто о различных путях людей к Богу. Мережковщина? – Несомненно! Однако в «манихейском» воззрении, демонстрируемом «диптихом», присутствуют и другие влияния. – Но начнем все же обсуждение трактата об Эдгаре По.

В одном из примечаний к трактату Е. Герцык двумя словами характеризует методологию своего литературоведения. Ее целью является постижение идей писателя, причем, замечает она, «под идеями По я не разумею тех идей произведения, которые, как содержание его, противостоят его форме. Для меня форма и содержание нераздельны» (с. 795). Но нераздельное единство формы и содержания в литературоведении XX в. обозначается термином «поэтика». Таковы многочисленные яркие труды русских ученых – от «Поэтики древнерусской литературы» (Д. Лихачев) до «Поэтик» Достоевского и Чехова (М. Бахтин, А. Чудаков). – Итак, труд Е. Герцык мог бы также иметь название «Поэтика Эдгара По». Однако с данным понятием у Е. Герцык связан весьма специфический смысл. Форма и содержание произведений По, уточняет она, рассматриваются в трактате «как явления духа, а не как явления порядка чисто художественного» (там же). Под «духом» здесь понимается дух По-человека, – так что в конечном счете исследовательницу опять-таки занимает По как личность, явленная, манифестирующая себя в своих текстах, – или же «духовная судьба По», как сказано в другом месте трактата (с. 701). Перед нами очередная «глава» феноменологии человека, собственной гуманитарной дисциплины Евгении Герцык, на этот раз представленная в модусе литературоведения. Если поэтика есть единство формы и содержания, то в понимании Е. Герцык содержанием рассказов и стихотворений По служит сама его сокровенная внутренняя жизнь, раскрывающаяся в творчестве. Человек в данном трактате истолкован как явленная не до конца, таинственная глубина: американский романтик в глазах Евгении Герцык – «странный образ, покрытый некоторой тайной» (с. 695).

Но каким видится исследовательнице глубинный закон данного феномена, как дух Эдгара По являет себя в его произведениях, – каково, иначе говоря, само существо поэтики По? Когда Е. Герцык, по сути, отождествляет По как «внутреннего человека» с его безумными и преступными героями, одержимыми злом, – прежде всего «демоном извращенности», – она высказывает нечто большее, чем очевидный тезис о романтигеском характере его творчества. Фактически она признает у По свой собственный пафос исповедальности, сопряженный с обычаем вести дневник, – и действительно, композиция прозы По иногда ориентирована именно на дневниковый жанр с его интимностью («Повесть о приключениях Артура Гордона Пима», «Рукопись, найденная в бутылке» и др.). Но существеннее то, что Е. Герцык поддается нехитрому приему По: не только лирические стихотворения, но и большинство его рассказов и повестей написаны от первого лица[1045]. Слово «я» глубоко таинственно: будучи именем Бога в человеке, оно принадлежит каждому, сокровенно единя людей. Писатель, надевающий маску своего героя и говорящий от его имени, разрушает дистанцию между двумя личностными центрами, духовно отождествляется с созданным им персонажем и хочет вовлечь в его судьбу также и читателя. Е. Герцык попадается на удочку данного авторского приема, когда присваивает писателю судьбоносные черты его героев – влечение к саморазрушению, неприятие христианства и демонизм, патологический интерес к смерти и разложению плоти, переходящий в некрофилию… Герои По для исследовательницы суть лики автора, – и здесь главная, в ее понимании, особенность его поэтики.

При этом автор и герои По, демонстрирующие «бездны зла в человеческой душе» (с. 710), Евгенией нравственно оправданы. Преступные деяния в произведениях По, утверждает она, имеют роковую природу, а потому «все гибнущие герои», осуществляя «некую внутреннюю правду собственной судьбы, действуют во имя Духа и Бога» (с. 716). Здесь Евгения рассуждает, можно сказать, в ключе крайнего кальвинизма, переходящего то ли в ницшеанство, то ли в мережковщину, оправдывающую «полеты вверх тормашками» в «нижнюю бездну»: «Не одно только возрастание в духе, но и бесстрашие в падении приводит человека к рассвету “дня Господня” – открытого, явного касания Неба и Земли – выхода в подлинное бытие, но для идущих таким путем темна эта заря» (с. 718). Герои По и сам поэт идут путями зла, святые, в чьи лики Евгения вглядывается в трактате «О путях» – путями добра, но и те и другие равно приходят в конце концов к Истине, ибо (так и по Мережковскому) «верхняя» и «нижняя» бездны смыкаются в своих последних глубинах. Об этих сомнительных «тайнах» – о «посвящении» в холод зла – во «Втором крещеньи» Блока говорится в терминах «пути», близких также и строю мыслей Евгении Герцык:

И, в новый мир вступая, знаю, Что люди есть и есть дела, Что путь открыт наверно к раю Всем, кто идет путями зла.

Хотя, по словам Е. Герцык, в творчестве По «всякое сохранение – зло, а разрушение – благо», исследовательница, верная своим старым ницшеанским пристрастиям, считает его «праведником»: «Все, знавшие его, свидетельствуют о незабываемой нежности и благородстве всех движений его души, о нежном сиянии глаз и более всего – о тихой сдержанности, о глубокой музыкальности его голоса. Музыка не обманывает» (с. 719). – Итак, По, согласно суждениям Е. Герцык, – если и не святой, то «праведник»; трактат «Эдгар По» неожиданно оказывается как бы продолжением трактата «О путях».

И действительно: жутки, страшны герои По – гробокопатель Эгей, в припадке некрофилии вырвавший зубы у своей мнимо умершей, заживо погребенной невесты и двоюродной сестры («Береника»); или персонаж «Лигейи», черномагическим словом вызвавший к жизни покойную жену, воплотив ее дух в своей новой избраннице и тем самым умертвив последнюю; или герой «Мореллы», где ситуация отлична от предыдущей лишь тем, что речь здесь идет о матери и дочери…