с Джун порхали по отделению словно улыбающиеся ангелы схваток, повторяя этот припев и вводя пессарии Простина легким движением, почти незаметным благодаря пакетикам смазки, которые клали себе в карманы, чтобы они согревались от тепла тела (небольшой, но весьма значимый жест доброй воли, который оценит каждая женщина, которой хоть раз вводили зеркало с холодной смазкой). Пока мы ходили от пациентки к пациентке, Кристел время от времени появлялась в коридоре, принимая участие в нашем послеобеденном балете – вот и сейчас она протанцевала по коридору к туалету с прокладкой в одной руке и телефоном в другой, явно на обратном пути от торгового автомата, так как под мышкой у нее был пакетик с леденцами и банка диетической колы. В пять часов, когда я стояла у поста дежурной и что-то писала, кто-то постучал меня сзади по плечу. Кристел. К пижаме с Микки-Маусами добавились неоново-оранжевые наушники, и теперь она непрерывно трясла головой в такт едва слышному ритму, доносившемуся до меня из них.

– Все в порядке, Кристел? – поинтересовалась я.

– Сухо, как в пустыне, – сказала она чересчур громко и улыбнулась, указывая пальцем вниз.

– Хорошо, – ответила я. – Пусть так будет и дальше.

Кристел пошлепала обратно по коридору к своей палате, а я снова взялась за ручку, чтобы продолжить записи («Пациентка сообщает, что никаких жидких выделений per vaginam нет, уверенно перемещается по отделению»), но тут увидела знакомую фигуру, направлявшуюся ко мне: ростом полтора метра, в хирургическом костюме размера на три больше, чем надо, и ярко-голубом головном платке; ее белоснежные кроссовки деловито скрипели по намытому полу.

– Салам алейхум, девушки, – сказала врач, с улыбкой подходя к посту дежурной.

Сорайя, один из наших главных акушеров-гинекологов, приехала из Абу-Даби в прошлом году и уже успела завоевать огромное уважение у персонала благодаря своей прямоте и точности врачебных оценок. Традиционное арабское приветствие было единственной шуткой, какую она себе позволяла, – в остальном она придерживалась исключительно фактов, мэм.

– Есть что-нибудь для меня? – спросила она, окидывая взглядом кучу бумаг, разбросанных по стойке.

– И почему такой беспорядок?

Сорайя взяла в руки пару карт из горки, лежавшей перед ней.

– Здесь что, взрыв произошел?

Джун высунулась из ближайшей палаты.

– У меня ничего, доктор. Все простины, которые вы назначили, мы уже ввели, одна пациентка капризничает, еще две сидят на родильных мячах. Та, у которой предлежание плаценты, из девятой палаты, отпросилась покурить.

Сорайя закатила глаза и развернулась ко мне.

– А у вас?

Пейджер, закрепленный у нее на поясе, издал серию коротких гудков.

– Только быстро! Бегу на разрыв внематочной.

Я подумала рассказать ей о Кристел, но, как сама девчушка сказала, все было сухо, как в пустыне, – больше ни подтеканий, ни схваток, так что крошечный плод по-прежнему плавал в своем уютном водяном пузыре. Может, все окажется просто ложной тревогой.

– Да в общем ничего, Сорайя…

– Это я и хочу слышать, – бросила она через плечо, быстро удаляясь на своих скрипящих подошвах в сторону лифтов и махая рукой мне на прощание.

– Так держать, девушки. Так держать.

Была половина седьмого, всего час до конца моей смены, и я плавно переключилась на автопилот, поскольку рабочий день подходил к завершению. Оставалось собрать разбросанные бумаги, сделать последний обход пациенток, налить им свежей воды, раздать чистые прокладки и ободрить напоследок, прежде чем уйти. Отделение начинали наполнять пока что приглушенные, сдавленные стоны от первых схваток; женщины, которым после обеда стимулировали роды, ощущали на себе приближение боли и, проходя мимо дверей, я видела, как они балансируют на больших розовых родильных мячах, а их партнеры костяшками кулаков разминают им спины, с лицами, полными настороженного предвкушения. Настоящие драмы обычно разворачиваются в ночную смену, когда в каждой палате идут схватки, и женщины бегают к посту дежурной в небрежно завязанных на спине больничных сорочках, в сотый раз спрашивая, почему перед ними в очереди в родильный зал еще шесть человек, не зная, что там нет свободных мест, нет свободных акушерок, и им предстоит ждать еще несколько часов.

– СЕСТРА!

Я застыла с подносом от обеда в руках в палате, соседней с той, где лежала Кристел. Спутать ее голос с чьим-то еще было невозможно. Я бросилась в шестую палату и обнаружила девочку стоящей на полу со спущенными пижамными штанами и трусиками. По ногам у нее стекала оливково-зеленая жидкость. Совершенно очевидно, это была амниотическая жидкость, смешанная с меконием – густой липкой каловой массой, которая скапливается в кишечнике плода во время беременности и иногда выходит наружу при перехаживании, а иногда исторгается, если ребенок испытывает метаболические нарушения. Иными словами, полное дерьмо.

– Что происходит, сестра?

В ее голоске возникли новые, встревоженные ноты, краска сбежала с лица. Бравада сменилась ужасом. Занавески позади кровати заколыхались от ветра, и когда их бледно-зеленые полотнища опустились обратно, я вдруг осознала, какой холод стоит в помещении. Все окна были открыты. Сцена в целом показалась мне ужасно неправильной – ребенок с круглым беременным животом, холод в уютном родильном отделении, мутная жижа, стекающая на чистый, сверкающий пол, – но через какое-то мгновение удивление прошло, и мой привычный акушерский подход одержал верх.

Я подскочила к Кристел, обхватила ее за плечи и повела обратно к кровати.

– Давай-ка ты сейчас ляжешь, вот так, на бок, – сказала я, следя за каждым словом и надеясь, что голос не выдаст паники, разгоравшейся у меня в груди.

– Расскажи, что сейчас случилось, и мы вызовем помощь.

– Я просто открывала окна, – пробормотала она, пока я укладывала ее в постель.

Я подтянула к ее подбородку голубой термический плед – дешевая вафельная ткань как всегда затрещала от статического электричества, и мы обе вздрогнули.

– Хотела по-быстренькому перекурить, ну, понимаете, всего разок, и когда подошла к последнему, тут вдруг…

– Потекла жидкость?

Кристал кивнула в ответ.

– А по ощущениям что-нибудь изменилось? Тебе больно?

– Ааааага, сестра, кажется, будто срочно надо по-большому, но не получается!

Полное дерьмо в двойном объеме. Ректальное давление обычно указывает на то, что ребенок расположен так низко, что нажимает на кишечник, а он находится совсем рядом с влагалищем, которое для плода на двадцать третей неделе представляет собой путь к верным неприятностям. Я глянула на часы: без десяти семь. «18:50, – мысленно отметила я. – Обильное отхождение вод, загрязненных меконием, вторая степень, per vaginam». Потом вслух сказала, обращаясь к Кристел:

– Слушай меня. Оставайся в палате. Постарайся согреться. Я пойду и позову еще одну акушерку и…

При этих словах глаза ее широко распахнулись.

– Но мой ребенок! Что они сделают с моим ребенком?

Честно