Про Грибоедова Суриков что-то такое помнил из школьнойпрограммы, но не очень отчетливо. Чацкий там был какой-то, что ли… Все, чтокогда-то изучалось в школе, казалось ему скучным и ненужным, как, впрочем, ивсе, что человек делает в принудительном порядке. И надо же, оказывается, вэтих книжках такие умные вещи были! Но учителя ведь так не рассказывали, какСофья Илларионовна. Может быть, если бы они были такими, как старухаБахметьева, он бы учился лучше, с интересом.

В другой раз Софья, посмотрев по телевизору очереднуюпередачу, принялась ворчать:

– Тоже мне, первооткрыватели, музыкальную терапиювыдумали. Тут все дело в учении о звуке, о частотах. Это учение композиторыспокон веку использовали, а теперь выходит, будто только что придумали.

Музыка – это было Сергею понятно. Об этом он вполне могпоспрашивать у старухи, не боясь выглядеть неучем. Даже был уверен, что ужтут-то «забьет» свою хозяйку по всем статьям. В самом деле, что она-то может вмузыке понимать? А он лихо разбирается в тяжелом роке, хэви-метал, рэпе и вовсем прочем. А ну посмотрим, Софья Илларионовна, кто кого? Сергей лихо ввязалсяв разговор, предвкушая триумф. В эту секунду он даже не подумал о том, чтопытается затеять соревнование с Софьей, признавая в ней тем самым равного себесоперника.

Однако уже через минуту он увидел, что опять попал впросак.

– Ты вот задумывался когда-нибудь, почему от одноймузыки тебе плясать хочется, а от другой тоска на душу наваливается? – спросилаБахметьева.

– Ну ясно же, – бодро заявил Сергей, – одна веселая, адругая грустная.

– Эк у тебя все просто, – усмехнулась старуха. – Аотчего это одна музыка грустная, а другая веселая?

– Ну так… – начал было он, но осекся.

А в самом деле, почему? Он никогда об этом не задумывался.Просто принимал как нечто естественное. Одна музыка веселая, другая грустная,вот и все.

– Вот то-то, что «ну так», – передразнила его Софья. –А все дело в частотах, которые через ухо воспринимаются и воздействуют на мозг.У мозга тоже свои частоты есть, причем на разных участках – разные. И от музыкиэти участки активизируются.

Она долго еще что-то объясняла ему про большое и малоетрезвучие, герцы, мегагерцы и кратность, но тут Сергей уж напрочь ничего непонимал, потому что ни физику, ни биологию в школе не учил совсем, получалсплошные двойки.

– Господи, Софья Илларионовна, – не выдержал он, – даоткуда ж вы все это знаете? Прямо ходячая энциклопедия.

Старушка дробно засмеялась, сняла свои смешные очечки иотерла морщинистой ладонью выступившие от смеха слезы.

– А ведь я предупреждала тебя, Сереженька, не считайстариков дураками. Ты все продолжаешь думать, что старый – все равно будтомалый. А малый-то и вправду ничего не знает, откуда ему знать? Старики – делодругое. Мы жизнь прожили и в университетах отучились. Да в каких университетах!Нынешним не чета.

– Так вы что, в университете учились? – не поверилСуриков.

– А ты думал, если мне восемьдесят четыре года, так янепременно должна быть неграмотной и необразованной? Глупый ты еще, Сереженька.Это вы, нынешние, даже после университетов необразованными остаетесь, потомукак все в упадок пришло и учить вас толком некому. А у нас профессора были –ого-го! С мировыми именами. Самые крупные ученые в своей области. И спрашивалис нас не так, как теперь. И с детства к знаниям приучали, к книгам, к искусству.Мой отец, светлая ему память, крупным специалистом был по машиностроению,знаменитым изобретателем. Эмигрировать после революции не стал, в советскуювласть поверил, остался. В одном институте кафедрой заведовал. И я по егостопам пошла, в университет поступила, физикой занималась. Поверишь ли, хотелавторой Софьей Ковалевской стать. Да и отец об этом мечтал, недаром же меня прирождении Софьей назвал, в ее честь, стало быть. Род у нас старинный,дворянский, у меня до революции гувернантка была, немка, так она со мной имузыкой занималась, и живописью, и даже стихи сочинять учила. Ну, зато уж когдамужа во враги народа потянули, мне и дворянское происхождение припомнили. Акабы не случилось тогда этой беды, в тридцать пятом-то году, я бы, может, в академикивышла или в профессора. Способная я была, Сереженька, очень способная, большиенадежды подавала. Да вот не случилось…

Сергей глядел на нее во все глаза. Эта дряхлая бабка – идворянское происхождение, музыка, живопись, гувернантка, университет, физика?Да может ли такое быть? Что ж, тогда понятно, почему она столько всего знает.Надо же, бабулька божий одуванчик!

Со временем раздражение и злость ушли, уступив местоуважению и невольному восхищению.

Все как-то привыкли, что в Москве погода обычно бывает чутьпомягче и потеплее, чем в Питере. Так действительно бывало почти всегда, инынешний год не стал исключением. Если, конечно, не считать, что в этом году вПетербурге было в декабре так же тепло, как в Москве. То есть в Москветемпература воздуха стабильно держалась на один-два градуса выше, чем всеверной столице, но и там и здесь она была плюсовая, что для середины декабрясовсем уж необычно.

В то время как следователь Татьяна Образцова, стиснув зубы,взялась вытягивать давно запущенные и ставшие уже безнадежными уголовные дела,чтобы вырвать себе желанную свободу, ее муж, бывший подполковник милицииВладислав Стасов, носился по Москве окрыленный и всем друзьям радостно сообщал,что уговорил-таки Танюшку переезжать к нему и это уже вопрос недель, если недней.

Настя Каменская была одной из первых, с кем Стасов поделилсяновостью. Ради такого случая он подъехал поздно вечером на Петровку, чтобыотвезти Настю домой на машине. Настя приняла предложение с благодарностью,ездить и особенно ходить пешком в позднее и темное время она панически боялась.Машина у Стасова была хорошей, сиденья – удобными и мягкими, салон – просторными теплым, и Настя, забравшись внутрь, сладостно зажмурилась.

– Ой, Владик, как хорошо-то! Хоть раз в полгода поедудомой как белый человек.

– Ты, между прочим, почему так поздно на работе сидишь,белый человек? У вас опять сиятельные трупы?

– А, – Настя махнула рукой, достала сигарету, закурила,– у нас все время трупы, половина – сиятельные, другая половина – ещекакие-нибудь непростые. Где рванули, где стрельнули. А иногда такие попадаются,что хочется все бросить и только ими заниматься. А не дают.

– Гады, – утвердительно кивнул Стасов. – Не дают беломучеловеку заняться тем, что ему интересно.

– Конечно, гады, – засмеялась Настя. – Вот у меня ужемесяц висит убийство – одно удовольствие в нем копаться. Так нет ведь, оно нена контроле, никаких выдающихся трупов там нет, так что приходится урыватьтайком время, чтобы им заняться.

– Что за убийство? Поделись, до твоего дома дорогадлинная.