Словно заглянув в прошлое из далекого далека, ласкаетстаруха взором лица, которые снятся ей, лица дорогих, любимых людей. Какая-тосинеглазая девушка с распущенными рыжеватыми волосами в платье васильковогоцвета, какой-то молодой мужчина с глазами черными, жгучими, насмешливоприщуренными, в черном вицмундире, а вот еще одна женщина – золотая сетчатаяшапочка обтянула ее голову, словно шлем, в уголке рта зажата тонкая папироска визящном мундштуке. Тут же дети, мальчик и девочка, у них тоже черные, яркиеглаза…

Кто они? Где они теперь? Что с ними? Неужели их больше нет,неужели они – только сон, несбывшийся сон?

* * *

Уж казалось бы, после всего того, что привелось перенестиЛидии Шатиловой за последние годы, довольно накопилось кошмаров, чтобы посещатьее каждую ночь и терзать в сновидениях, которые почти невозможно отличить отреальности – по боли в сердце, по горечи слез, по чувству безвозвратной утраты…Но нет же, являлись-таки ночами картины даже не прошлой, страннической,неприютной, мучительной – самарской, сибирской, харбинской – жизни, апозапрошлой, благополучной и достаточной: петербургской, московской, энской…доримедонтовской! Причем самыми тревожными, всегда предвещающими какую-тонеприятность, были именно те сновидения, которые навевались ветрами,долетевшими из вовсе дальнего далека – из некогда милого и любимого, а послестарательно забываемого и проклинаемого Лидией Доримедонтова.

Вот и тем утром проснулась она оттого, что запершило в горле– мучительно, до удушья! – и резко села в постели, глубоко вздыхая. Огляделась:ну да, сон, конечно, сон… Убогая реальность – тесная комнатушка, парижскоеобиталище, показалась райским садом по сравнению с той просторной светелкой,где Лидия только что пребывала. И все же она недоверчиво, с опаской вытянувшею, поглядела-таки на соседнюю кровать. Длинная голая ножка высунулась из-пододеяла (спать под перинами, как заведено здесь, мало кто из русских приучился:жарко, душно, тяжко!), стриженая кудрявая головка утонула в большой (опять жепо-русски, французы-то предпочитают спать на каких-то несуразных думочках либововсе на валиках, вроде диванных, подсовывая их под шею) подушке. Слава те,Господи… Рита – Риточка, внучка! – там, на соседней кровати, а не Эва, Эвочка,сестричка…

Приснилось, будто лежит Лидия – Лидуся, как ее тогда, в тедалекие поры, называли, – в своей девичьей кровати, стоящей под узкимстрельчатым окном, и тонкая занавеска, колеблемая сквозняком, то и делоотлетает и касается краем ее щеки. От этого сон Лидуси тревожен и неглубок: несон, не бодрствование – дремота. Она как бы и спит и в то же время слышиткаждый звук: и соловьиный цокот – предутренний, уже утомленный, – и ржаниелошадей, которых мальчишки ведут из ночного, и в ответ – вызывающее ржаниеВетрогона, бессонного, неутомимого Ветрогона, которому лишний час в конюшнепростоять – хуже нет наказания! – любимого отцовского жеребца, нет, черта бешеного,рожденного, кажется, для того, чтобы на нем кто-нибудь из наездников непременношею себе свернул, и только одного человека он слушается воистину рабски. СлышитЛидуся мычание коров и рожок пастуха, уже ведущего стадо мимо усадебной ограды,и чьи-то дальние голоса – наверное, деревенские девки с утра пораньше зачерникой собрались или по грибы…

А еще слышит она вкрадчивый скрип половицы под чьей-тоногой. Слышит легкое шлепанье босых ног, потом шорох приотворяемой двери.Удивляется сквозь дрему – почему не скрипит дверь? И отвечает сама себе:наверное, петли кто-то смазал. А кому бы их смазать? Да больше некому, кромеЭвочки. А зачем ей это нужно? Наверное, для того, чтобы без шума, незаметновыскользнуть из комнаты, не обеспокоив сестру. А куда она направляется с такойтаинственностью? Откуда взялась такая забота о том, чтобы не разбудить Лидусю?

Да оттуда, снова отвечает она сама себе, что проклятущаяЭвка крадется на свидание с Костей Русановым! То-то заржал Ветрогон – онобожает Костю, под ним ходит как шелковый, ну просто мед, а не лютый жеребец.Костя поедет на нем, Эвка возьмет нервную Ласточку. Ничего особенного –утренняя верховая прогулка, но Лидуся знает, что прогулка эта – до первойрощицы, а там всадники спешатся, привяжут лошадей, углубятся в заросли – и…Сколько раз оглядывала Лидуся ревнивым взором амазонку Эвелины, сколько разнаходила на ней странные, подозрительные пятна, однажды присохшую травинкунашла… Ну, это-то вроде бы ничего особенного, сестра могла просто сидеть натраве… а вот пятна, что они значат?

Лидуся вскидывается и видит, как затворяется дверь. ПостельЭвочки пуста.

Ну, коли так…

Лидуся сует руку под подушку. Она предчувствовала, нет,точно знала, что произойдет утром. Она еще с вечера припрятала острый узкий нож.Сейчас она выскочит в коридор и нагонит сестру. Обхватит сзади за шею и…

О нет, она не собирается убивать Эвелину. Вот еще, братьгрех на душу из-за потаскушки! Она просто-напросто выколет Эвке глаз.

Лидуся оглядывается. Два акварельных портрета смотрят на неесо стены. Чудится, они – два изображения одной и той же барышни, только напервом она наклонила голову влево, а на другом вправо. И если присмотреться,увидишь, что у барышень разные глаза.

Все дело в нем, в левом Эвкином глазу. Карем, с прозеленью идаже какой-то золотой искрой! У Лидуси глаза серые, а у Эвочки один серый,другой карий. Вот в чем все дело! Своим дьявольским оком она и причаровала,лишила разума Костю Русанова, а Лидусю лишила надежды на счастье. Но ещенеизвестно, в чьи объятия бросится Костя, когда удивит Эвку окривевшей!

И, вообразив сестру одноглазой, Лидуся начинает неудержимохихикать. А потом хохочет, да так, что судорогой сводит горло – до удушья!

Именно в это мгновение она и проснулась. И обнаружила себяне в старом доримедонтовском доме, а в спальне парижской квартирки.Перекрестилась, заодно перекрестила спящую Риточку, глянула на часы, увидела,что подхватилась рано, вполне можно еще час поспать, – и снова опустила головуна подушку.

Черт, угораздило же проснуться в такую рань!

Конечно, заснуть не удастся. Впрочем, Лидия и не пыталась.Просто лежала и думала: ну мыслимо ли так ненавидеть человека, да не простокакого-то человека – а родную сестру, как она ненавидит Эвелину. С семнадцатилет ненавидит, с тех пор, как в жизни сестричек Понизовских появился адвокат изЭнска Константин Русанов.