– А надо вам сказать, что я как раз шел и размышлял о том,что нахожусь в самых стесненных обстоятельствах, и неведомо совершенно, как ябуду жить через неделю. Костюм этот, который вы на мне видите, – перехватил онвзгляд Дмитрия, – ссудил мне мой добрый приятель, у которого я остановился. Ончеловек не бедный, но не сможет содержать меня вечно. Я ищу работу, но русскоговрача не больно-то жалуют во французских госпиталях. Я уже смирился, чтопридется идти на должность санитара или вообще не по специальности трудиться, инайденные деньги, конечно, позволили бы мне продержаться какое-то время, даженемалое. Словом, размечтался я, да, размечтался… И вдруг увидел бредущегонавстречу молодого человека лет двадцати, не более. Типичный французик: субтильный,невысокий, в поддернутых брючишках, руки в карманах, вокруг шеи шарфик намотан,на голове кепи. Идет, вперив взор в землю, а сам плачет! Слезами плачет! Япосмотрел на него и…

– Дальше не рассказывайте! – отмахнулся Дмитрий. – Выспросили, что с ним стряслось. Бумажник оказался его, и вы денежки вернуливладельцу, верно?

– Совершенно верно. Филипп Леви, так его звали, этогожинома[6], по-детски рыдая, поведал, что нес деньги, собранные всей родней вподарок его брату, задумавшему выкупить ко дню своей свадьбы автомобильнуюмастерскую, в которой он трудится. Несчастный Филипп уже размышлял о том, какимобразом покончить с жизнью, а тут – я… Честное слово, он чуть ли руки мне нелобызал. Вот так я в одночасье разбогател – и в одночасье же лишился всего, чтоприобрел.

– Не удивлюсь… – начал было Дмитрий, но Шадьковичпротестующе выставил вперед руку.

– Избавьте меня, Христа ради, от догадок вроде той, чтомадам Лидия нарочно подослала поперек моего пути француза с бумажником! Зачемей это, скажите, бога ради?

– Поясню, так и быть. – Дмитрий оглянулся, убедился, чтоКусонский все еще стоит в коридоре и беседует с Плевицкой (ну, это надолго,дама сия велеречива до изнеможения собеседника!), а значит, можно не слишкомспешить. – Поясню. Теща моя находится со мной в конфронтации. Мы с женой обаработаем целый день. У нас дочь, ей десять лет. После того, как заканчиваютсяуроки в ее эколь… в школе, стало быть… девочка фактически предоставлена самойсебе. Денег на гувернантку у нас нет. Я не раз просил Лидию Николаевну оставитьсвое малопочтенное занятие, которое не приносит ей особого дохода – так, набулавки, с позволения сказать! – и посвятить себя присмотру за внучкой. Однакоона не собирается бросать гадание, обижается на мой скептицизм, настраиваетпротив меня мою жену, а главное, идет на самые дурацкие ухищрения, чтобыубедить меня в том, что она «истинно вторая Ленорман, причем ни в чем неуступает первой», – с откровенной издевкой процитировал он Шадьковича. – Соседипрожужжали мне все уши, рассказывая о сверхъестественных способностях мадамЛидии. Ее французские родственники тоже поют в унисон. Я уж не говорю о моейжене, которая находится истинно под гипнозом своей маменьки… Именно поэтому яничуть не удивлюсь, если узнаю, что история с бумажником и шофером-альбиносоминспирированы моей драгоценной тещей. Ну а уж встреча со штабс-капитаномАксаковым… Х-хе!

– Между прочим, о штабс-капитане Аксакове и слова не былосказано, – качнул головой Шадькович. – Мадам Лидия просто сказала, что на собранииРОВСа я увижу человека, который болен той же болезнью, что и я, а главное, ищетте же средства излечения от нее, которые ищу и я.

– У вас что, тоже временами случаются прострелы? –ухмыльнулся Дмитрий. – Они у меня как последствие чудовищных галлиполийскихсквозняков, от которых некуда было деться. Другими болезнями не страдаю,здоров, извините, как бык.

– Моя болезнь, а также и ваша, судя по всему, зоветсяnostalgie, – негромко сказал Шадькович.

– Батюшки! – чуть не схватился за голову Дмитрий. – Да кто жиз нас, эмигрантов, сей смертельной болезнью не болен?! Незачем былознакомиться со мной, можно было хоть к Скоблину тому же обратиться. Мы все тутподвержены частым и неодолимым приступам nostalgie. Эва, нашлась Ленорман!

– Слушайте! Да дослушайте вы меня до конца! – почти вскричалШадькович. – С вами говорить – Божье наказание, честное слово! Мадам Лидияпредрекла мне, что человека этого я увижу в то мгновение, когда он будет стоятько мне спиной и… срывать цветок. Поняли? Срывать цветок!

Дмитрий открыл рот и снова закрыл.

Вот черт…

– А ну-ка, покажите, что у вас за спиной, – приказалШадькович, и Дмитрий неохотно опустил руку.

– Это что? Цветок! – чуть не вскричал Шадькович.

На самом деле то был не столько цветок, сколько росток… Хотявелика ли разница?!