Вспотев от спринта по плавящейся брусчатке, я залез в бушующее море из липких тел и высоко задранных рук со съемочной аппаратурой. Ничего не замечающие вокруг себя эти самодельные операторы локтями расчищали горизонт для съемки, топтались по ногам и толкались с невероятной жестокостью, которая, казалось бы, противоречит месту – сосредоточения всеобщей любви и безропотного покаяния. Такое ощущение, что в наше время, куда важнее доказать свое присутствие на событие, нежели само событие. Поколение первенства иллюзии и второстепенности действительности. Нам куда важнее красивая упаковка, чем содержимое.

Стыд пробирался все глубже и глубже, то ли с целью засесть там и пустить корни, или же спрятаться подальше от моих душевных порывов. Тем не менее, среди всех этих людей, есть и те, кто пришел на площадь Святого Петра с благородной целью подпитки духовной энергии, вскормить веру, узреть в себе свет, в общем все, что остается беднякам.

Я же влез без очереди как можно ближе к издалека двигающейся машине ради простого любопытства, земного и эгоистичного. Я часто задавался вопросом, почему любопытство не сочли столь опасным, чтобы внести его в список смертельных грехов? Как по мне, то именно этот порок зачастую ложится фундаментом под многие злодеяния, что прокладывают прямую дорогу в ад. Другой вопрос: была бы моя совесть чище, знай бы я тогда, что у кого-то на главной площади Ватикана еще более низменные цели? Более опасные и куда более смертоносные…

Толпа ревела по мере приближения папамобиля. Я как будто попал на безумный рок-концерт средь бела дня под испепеляющим светилом. Человек в белом одеянии лавировал на своей крохотной лодке по морю вскинутых ближе к счастью, рук. Я уже вполне четко описывал взглядом контур старческого улыбающегося лица. Глава католической церкви явно страдал от жары не меньше сумасшедших, окруживших его потными липкими телами, и все же бережный к сердцам верующих скрывал свою усталость. Он выдавил улыбку, на которую способен человек в его возрасте, когда люди уже не желают ничего скрывать и притворяться. И вот, когда между нами осталось всего каких-то 5 метров, а я был уверен, что понтифик одарит меня взглядом, в котором я прочитаю нечто преподнесенное мне судьбой, случилось то, что навсегда изменило мою веру в людей. Толпа еще не осознала откуда раздался громкий резкий звук, но сутана уже поменяла цвет. Белоснежно чистый оттенок доброты и преданности высшим силам внезапно окрасился в кроваво-темный цвет в районе левого плеча. Я не смог ухватиться за момент резкого перехода из молитвенного крика в дикий гул. Я все пытался понять откуда чернеющая клякса возникла и почему так интенсивно распространялась. Все это произошло быстро в сопровождении резкого хлопка со вкусом пороховых газов, и тут же послышался еще один. Если хлопки и были еще, то они утонули в реве толпы, в тот миг нас накрыло цунами безумия, и погребены были все, кто не смог продавливать путь через других.

Два пронзительных выстрела, паника, давка и полное отсутствие ориентации в своих действиях. Чья-то могучая рука толкнула меня в спину, что послужило причиной удара об землю. Все эти бегущие люди будто бы раскручивали карусель, то ускоряясь, то замедляясь по ее платформе. Я попытался глубоко вдохнуть, но ребра сжались под нажимом подошвы, предположительно 41-42 размера, как пальцы в кулак. Странно было себя ощущать чьим-то мостом, соединяющим место, где убивают средь бела дня, с призрачным состоянием со стороны озверевшей толпы. Среди мелькающих ног черным блеском на меня внезапно низошло спасение, осталось только до него дотянуться, и даже оттоптанная кисть продолжала бороться. Я видел жизнь в устройстве для ее прекращения. Я тянулся изо всех сил не понимая, что я хочу получить, как часто это бывает в минуты неконтролируемой паники. Когда идея слишком объемна и слишком далека от границы сознания, то ее претворение в жизнь сводится к отдельному выполнению частных целей, лишь незримо связанных красной лентой. Неужели в тот момент мысль была так сильно окутана бредом, что единственный выход избавиться от нее – это вытолкнуть из головы с помощью свинца? Или все же я хотел схватить выбитый из рук пистолет и стрелять во всякого, кто решил меня втоптать в площадь? Трудно было сказать, какое чувство взяло вверх надо мной. Я злился или молил прекратить, уговаривал остановиться или готов был отомстить… Добить вывалившегося из автомобиля Папу римского, чтобы он не мучился, как тезка – апостол на этом же самом месте? А может запустить пулю в лоб злостного лица Лоренто? Лоренто? Откуда он взялся? Нас разделяли каких-то 3-4 метра и быстро передвигающиеся ноги. Вены на его шее вздулись, а изо рта летела пена, частично оседавшая на всклокоченных кудрявых волосах. Он кричал не на меня, но всему миру, а мир вокруг него рушился, утопал в потоке безумия:

– Суки, за Джона!

И я и кудрявый француз – прижаты лицами к полу. Только я по случайному стечению обстоятельств, а он по причине накинувшихся яростных католиков. Нет страшнее человека, чем тот, кто способен сражаться за то, чего не понимает.

– Ты как приятель? – руки помощи полицейского вытянули меня со дна.

С юлой вместо головы я кое-как ухватился за точку на горизонте и что есть мочи ловил равновесие. Спасти мое положение и направить на путь истинный попытался Иоанн Креститель, безучастно взирающий свысока на все это безобразие вот уже столько лет.

– А-а вот и он! – тот же самый усатый коп подобрал улику аккуратно двумя пальцами.

Меня поразил уровень его профессионализма. Сохранять спокойствие в самом пекле апокалипсиса. Или же он просто дурак и слабо понимает разницу между постановкой и хлесткой реальностью. Полицейский, не торопясь, разогнул спину будто бы поработав на грядке у себя на огороде и основательно осмотрелся. Никто из пробегающих мимо его чудом не задел, как бы тот широко не расставлял руки, упертые в пояс. Такие люди кажутся всегда не на своем место, но в этот раз мир нуждался именно в нем, именно здесь и именно сейчас. Я это чувствовал сердцем, чудом не раздавленном под натиском спасавшихся.

Преступника уже вывели с площади, но я знал, что у него есть сообщник. В толпе трудно было разобрать, схватили ли второго, но в далеке эхо изредка надрывалось:

– Это вам за Джона! Джон будет отомщен!

9

Безумные несуразные сны так плотно вошли в мой жизненный круговорот, что, проснувшись в отеле, я даже не придал особого значения, как