– Ты что, собираешься раздеваться прямо здесь? – ему вдругстало смешно, и он засмеялся, захихикал, нервно, тоненько, омерзительно. Светкарастерянно моргала, мотала головой и не знала, что ей делать.

Глядя на ее жалкое, некрасивое, испуганное лицо, натрясущиеся толстые пальцы, он опомнился. Истерика сменилась тихой тоской. Дочего же его довели, если он орет на верную безответную Светку, объясняет ей,какой он важный политик, и замечает, что надето на несчастной толстухе!

Впрочем, спортивные костюмы из блестящего трикотажа, этишаровары и фуфайки на молнии со всякими красно-белыми полосками и фирменныминадписями всегда его бесили. Деловито-провинциальная, стыдливая и одновременнохамская альтернатива пижамы. Вид человека в таком костюме, не важно, мужчиныили женщины, действовал на него так же, как на других скрип железа по стеклуили вареный лук. Даже в значительно лучшем состоянии духа он не потерпел бы усебя дома этой рыночно-плебейской униформы.

– Все, прости, прости, Светка, – пробормотал он, стараясь неглядеть на нее.

– Ничего, Женечка, если тебе от этого легче, можешь кричатьна меня сколько угодно. А костюм я сниму, у меня есть во что переодеться. Ты бысразу сказал.

– Иди. Это не важно. Нет, погоди, ты что, переселилась сюда?Ты приехала с вещами?

– Ну да… – она густо покраснела и опять принялась дергатьязычок молнии. – Я решила, что рядом с тобой в трудную минуту должен находитьсяблизкий человек. Кто же, если не я? Так было многие годы. Это уже что-то вродесемейной традиции, правда? Стоит ли ее нарушать? – улыбка исказила ее лицо, каксудорога, на лбу блеснули капельки пота.

– Где же ты спишь? – спросил он, брезгливо морщась и незная, кто сейчас ему гаже – он сам или несчастная толстуха.

– Дом большой, двенадцать комнат… На третьем этаже, рядом скомнатой Веры Григорьевны. Тем более что у нее внук заболел, она отпросилась нанесколько дней. Кто-то ведь должен ее заменить, прибрать, приготовить, правда?

– Правда, правда… Скажи, а почему ты отказалась помочьмилиции в Викиной квартире?

– Ох, Женечка, не спрашивай, – она замотала головой, мощныеплечи затряслись, она закрыла лицо руками и забормотала:

– Я была в таком состоянии, я пережила сильнейшее нервноепотрясение. Как я могла вместе с ними рыться в ее вещах, когда она еще неостыла! Женечка, давай мы с тобой пока не будем говорить об этом кошмаре?Пожалуйста, мне очень тяжело, очень, все до сих пор так и стоит перед глазами.

– Что именно? – спросил он чуть слышно и сам не заметил, какподскочил к ней и вцепился в ее руку. – Что ты увидела, когда вошла в спальню?Они лежали в одной постели?

– Да. Они были вместе.

– Ты раньше знала об этом? Глаза ее заметались, дыханиеучастилось.

– Женечка, я прошу тебя, только не сейчас, – она уткнуласьлицом в его плечо и глухо всхлипнула:

– Ее ведь больше нет, правда? Может, лучше вообще забыть обэтом, как о страшном сне?

У Рязанцева закружилась голова. Он продолжал стоять,вцепившись в пухлую руку Светки Лисовой и чувствуя плечом ее судорожные влажныевсхлипы. Прямо перед его глазами висела на стене картина, абстрактнаякомпозиция, состоящая из разноцветных кубиков и ромбов. Фигуры сталистремительно перемещаться, как стеклышки в волшебном фонаре, и вдруг сложилисьв нечто ясное, вполне конкретное. Игрушечная пестрота пляжа, дымчатое, в мелкойряби, море. Он услышал запах йода и лаванды, увидел немолодого полноватогомужчину в тугих синих плавках. Мужчина стоял на коленях и со стороны выгляделнелепо, почти непристойно. Жмурясь и постанывая, он натирал миндальным масломот солнечных ожогов тело юной, изумительно красивой женщины. Она лежаланавзничь на соломенной циновке. Глаза ее были закрыты. Ноги цветарасплавленного молочного шоколада, длинные, глянцевые, плотно сжаты, и вся она,тонкая, сверкающая, раскаленная, облизанная солнцем, была напряжена, как проводпод током. Щиколотки у нее были такие худые, что он мог обхватить их кольцом избольшого и указательного пальцев.

Волшебный фонарь повернулся, и картинка сменилась,наполнилась смехом, звоном посуды, шипением масла на открытых жаровнях. Мужчинасидел и смотрел, как женщина идет к нему, скользит мимо столиков. В линялыхвыгоревших шортах и белой шелковой футболке она выглядела как легкий ладныйподросток. Ее длинные каштановые волосы тяжело взлетали в такт шагам. Онаулыбалась ему. Она над ним смеялась и была права, потому что он идиот.

Следующий поворот фонаря не дал никакого конкретногоизображения, разноцветные фигурки хаотично шевелились, образуя винегрет, откоторого рябило в глазах и тошнота подступала к горлу. Светка Лисова выразительновсхлипывала и терлась лицом о его футболку. На стене висела гадкая, лживаякартина, за которую только такой придурок, как он, мог заплатить тысячудолларов.

Рязанцев отстранил Светку и отрывисто произнес:

– Ладно, успокойся. Где Егорыч?

– Не знаю, – она тяжело плюхнулась на стул, поерзала,вытащила из кармана своих трикотажных штанов мятую салфетку, высморкалась. – Онуехал примерно час назад и не сообщил куда. Сварить тебе кофе?

– Да. Спасибо, – кивнул он, уже набирая номер Егорыча.

– Я в прокуратуре, – сообщил приглушенный сумрачный баритонначальника охраны.

– Какие-нибудь новости есть?

– Пока ничего.

– Надо, чтобы кто-нибудь из пресс-центра разобрался в моихпланах на сегодняшний вечер. Кто там еще, кроме Феликса?

– Там никого нет, – сердито отчеканил Егорыч, – Феликсатоже, считайте, нет. Он не умеет и не хочет работать. Вы должны позвонитьХавченко, он приедет, все организует.

Евгений Николаевич еле сдержался, чтобы опять не заорать.Гришка Хавченко был руководителем партийного пресс-центра, он позволял себе вприсутствии Рязанцева материться и ковырять в зубах. Он был весь увешанзолотом, разъезжал в джипе “Чероки” в сопровождении свиты из накаченныхмордоворотов и наглых визгливых девиц.

Официально Гришка Хавченко числился помощником депутатаМылкина (фракция “Свобода выбора”), членом Совета директоров акционерногообщества “Светоч”, председателем некоммерческого благотворительного фондаподдержки ветеранов стрелкового спорта. Неофициально Гришка назывался Хач иявлялся одним из главарей Балабаевской преступной группировки.

– Я не могу работать с Хавченко. Сегодня вечером я долженвстречать делегацию ООН. Что, меня Хавченко будет сопровождать? Со своимидевками и ублюдками?

– Почему? У него работают не только ублюдки, а девок навстречу делегации он, естественно, не возьмет.