— Так что женитесь, малолетки. За вас любая девица срадостью пойдет — как-никак чистая национальность.

— Какая ж она чистая, у нас мама узбечка, —возразил Стас. Про то, что папа — наполовину украинец, он даже и упоминать нестал.

— Ничего, это еще интереснее, — завопилСмолянин. — Две чистые национальности!

— Подумаем, — уклонился я от ответа. — А чтосегодня делать будем?

Смолянин увял.

— Можно лечь в гипносон, — начал он. — Или вшашки поиграть…

Мы скривились.

— Давайте в парк выйдем и будем шампанское пить! —предложил Смолянин.

Стас побледнел.

— Ну на охоту смотаемся! — в отчаянии прошепталпереводчик.

— На охоту? — У Стаса загорелись глаза, да и яобрадовался. Все лучше, чем сидеть в четырех стенах.

А Смолянин начал развивать идею.

— Возьмем муми-бластеры, — доставая из карманамаленький, словно игрушечный, пистолетик, сказал он. — Очень хорошаяштука: стреляешь, и зверь сразу готов к употреблению. И мясо храниться можетвечно, не портится.

Мы с сомнением посмотрели на пистолет, но спорить не стали.

— Поедем вчетвером, с Кубатаем, на его прыгоходе. Унего хороший прыгоход, две тысячи кочек в час делает.

— Чего?

— Кочек. Это наша мера скорости. Прыгоходы прыгают побетонным площадкам, которые называют кочками. Две тысячи кочек — это двестикилометров в час.

— Подумаешь, скорость, — заворчал Стас. Нотихонько, для порядка.

— А на кого будем охотиться? — поинтересовался я.И подумал, что в какого-нибудь зайца или птичку я еще могу выстрелить, а вотоленя будет жалко…

— На тараколли, — жизнерадостно сказал Смолянин. Ипояснил: — Общество защиты животных запрещает охотиться на млекопитающих, птици земноводных. Только на насекомых. Поэтому были выведены методом геннойинженерии гигантские тараканы — тараколли. Очень хитрые, быстрые, ловкие звери.И вкусные.

— Мы… не будем… охотиться… — разделяя паузойкаждое слово, сказал Стас. — Мы… вспомнили. Мы… пацифисты.

Смолянин схватился за голову. И простонал:

— Что ж тогда делать? Как вас развлекать, а?

Мы угрюмо молчали. И тут в распахнувшуюся дверь вошелгенерал-сержант Кубатай. Он был по-прежнему зелено-белый, только на поясеприбавился еще один нож. Небольшой такой, нестрашный, вроде столового. Мыприветственно поквакали, затем у Кубатая со Смолянином завязался долгийразговор. Под конец переводчик просветлел лицом, уши у него слегка задергались.

— Клево, пацаны, — заорал он. — Кубатайпредлагает нам отправиться на семинар кулинаров-профессионалов! Это… Это…Пальчики оближете!

Мы со Стасом дружно кивнули. Вчерашний банкет успел оставитьсамые приятные воспоминания, и поездка к настоящим кулинарам была предложенавовремя.

Пока мы шли по коридорам Департамента к стоянке прыгоходов,Смолянин шепотом рассказывал, что Кубатай когда-то был подающим надеждыкулинаром, но потом по неизвестным причинам ушел работать в Департамент ЗащитыРеальности. Однако связи со старыми друзьями не теряет, ездит на все дегустациии, по слухам, ночами работает над изготовлением нового сладкого блюда — изхалвы, шербета и чурека.

В самом приподнятом настроении мы погрузились в прыгоход,стоявший перед огромным, метров пятьсот в длину и этажей сорок в высоту,зданием Департамента. Возле обнесенной забором стоянки прыгоходов виднеласьстранная бетонная площадка высотой с двухэтажный дом, на которую вела широкаялестница. К нашему удивлению, прыгоход стал медленно, переваливаясь с бока набок, карабкаться по лестнице. Кубатай и Смолянин, сидевшие перед пультомуправления, покряхтывали, словно тащили прыгоход на себе. Мы сидели во второмряду, за ними. На третьем, за нашими спинами, молча примостились два охранникав желтых комбинезонах.

Наконец-то прыгоход забрался на бетонную площадку и всталпрямо, лишь слегка переминаясь с ноги на ногу, как курица, готовящаяся снестияйцо. Кубатай ткнул в какую-то кнопку на пульте, достал из кармана горстьсемечек и принялся их задумчиво грызть. Я с удивлением заметил, что семечкилежат у него на ладони какими-то длинными цепочками. Словно были приклеены другк другу. Потом я понял — семечки синтетические, а в ленту склеены, чтобы можнобыло щелкать быстрее. Но спросить я не успел, потому что внезапно включилсягипносон.

Очнулся я, когда прыгоход начал по лесенке спускаться сбетонной площадки — видимо, она и была той самой кочкой, по которым онипрыгали. Вокруг уже не было никакого парка с громадиной Департамента. Голаяравнина, на которой дул холодный даже сквозь стекло ветер и лишь редко-редкостояли в больших горшках слегка заиндевелые пальмы. А небольшое зданьице свывеской «Приют усталого желудка» окружало такое море прыгоходов, чтостановилось ясно: под землей тут еще с десяток этажей.

Минут через пять мы заняли места в центре небольшого уютногозала. На возвышении был стол, за которым сидели три человека. В зале, накреслах, разместилось еще около сотни.

Мы со Стасом с любопытством озирались. На нас никто особоговнимания не обращал, кроме сидящего за нами рыжего веснушчатого пацана. Томуявно было интересно, на каком языке мы говорим. А Кубатай, непрерывнораскланивающийся с окружающими и посылающий дамам воздушные поцелуйчики,рассказывал, да так быстро, что Смолянин еле успевал переводить:

— В правом углу зала сидят действительные членысеминара — кулинары-профессионалы. В левом углу — кулинары-любители и любителипокулинарить. В середине — любопытствующие… — Тут Кубатай запнулся, носразу же нашелся: — И близкие друзья кулинаров.

Председательствующий — пожилой импозантный мужчина сседоватым ежиком на голове — встал и постучал ложечкой по стоящей перед нимсеребряной кастрюльке. Шум мгновенно стих.

— Это главный кулинар Земли, Бормотан, — тихошепнул нам Смолянин и облизнулся. — Я однажды ел блины его приготовления…

Но когда кулинары начали говорить, Смолянин прекратилвоспоминания и стал переводить, да так ловко и быстро, что мы его вскоре изамечать перестали.

— Думаю, ждать больше не будем, начнем обсуждениенового блюда, — зорко оглядывая зал, сказал Бормотан. — Измайлай,сядьте, пожалуйста, вы же еще не знаете, что мы будем кушать!

Привставший было мужчина картинно развел руками и сказал:

— А я и знать не хочу! Я запах чую!

Зал захихикал. Привычно так захихикал, словно ничегодругого, кроме острот, от Измайлая и ждать было нечего.