–Сырой итемной нет.– Она опять дергает бровями.– Но все мы видели игровую комнату.

Яникак на это не реагирую. Вечеринки, которые яустраиваю время от времени,– такая же часть роли Аида, как ивсе остальное. Тщательно продуманный образ, созданный для того, чтобы пробуждать самые мрачные эмоции итаким образом гарантировать, что те немногие вверхнем городе, кто знает омоем существовании, не станут со мной связываться. Разве явиноват, что именно эта часть вышеупомянутого образа нравится мне больше всего? Лишь раз заглянув вэту комнату, Персефона своплями умчится отсюда со всех ног.

–Вам пора домой.– Якивком головы указываю вкоридор.– Могу попросить Харона вас отвезти.

–Не парься. Мы сами поймаем машину.– Она встает на цыпочки ичмокает меня вщеку.– Желаю хорошо развлечься со своей пленницей.

–Она не моя пленница.

–Продолжай убеждать себя вэтом.– ИГермес, пританцовывая, босиком выходит из комнаты, будто ничего естественнее вмире нет. Она меня утомляет.

Дионис, похоже, не собирается выпускать из рук мою кружку, но останавливается вдверях.

–Вы сжизнерадостной девчонкой могли бы помочь друг другу.– Он морщится при виде выражения моего лица.– Что? Это вполне закономерная мысль. Она, пожалуй, одна из немногих вОлимпе ненавидит Зевса почти так же сильно, как ты.– Дионис щелкает пальцами.– О, ияполучу твою поставку кконцу недели. Яне забыл.

–Ты никогда не забываешь.

Когда он уходит, яберу оставленную Гермес кружку из-под кофе иставлю ее враковину. Эта женщина всюду оставляет за собой бардак, но кнему ядавно привык. Прошедшая ночь была относительно спокойной по шкале Гермес-Диониса. Когда они вломились ко мне впрошлый раз, то притащили ссобой курицу, которую нашли одним богам известно где. После этого янесколько дней всюду находил перья.

Сверлю кофейник взглядом, прогоняя прочь мысли об этих двух баламутах. Сейчас мне нужно не оних беспокоиться. АоЗевсе. Честно говоря, яудивлен, что он до сих пор не связался со мной. Он не из тех, кто станет сидеть сложа руки, когда кто-то забирает одну из его игрушек.

Как же заманчиво первым выйти на связь, чтобы ткнуть его носом вто, что его маленькая светская львица была готова прибежать ко мне, лишь бы не выходить за него замуж. Это был бы очень импульсивный имелочный поступок. Если явознамерюсь использовать Персефону, чтобы отомстить… то окажусь ничем не лучше него.

Стараюсь прогнать эту мысль. Мои люди пострадали от происков Зевса. Ятоже пострадал, потерял не меньше других. Ядолжен ухватиться за шанс отомстить. Ихочу мести. Но желаю ли яосуществить ее во вред женщине, которая итак уже стала пешкой ивруках своей матери, иЗевса? Неужели янастолько бесчувственный, что стану действовать против ее воли?

Пожалуй, ямог бы поинтересоваться унее самой, чего она хочет. Какая непривычная мысль.

Морщусь иналиваю еще кофе. После минутного раздумья нахожу сливки ссахаром идобавляю вкружку. Персефона, похоже, не из тех, кто пьет черный кофе. Сдругой стороны, ктож знает? Все, что мне оней известно, почерпнуто из светской хроники, авторы которой следят за Тринадцатью иих окружением. Эти «журналисты» обожают женщин семьи Димитриу ивсюду следуют за ними, точно свора собак. Явообще впечатлен тем, что Персефона смогла уйти свечеринки без сопровождения.

Сколько здесь правды, асколько творчески изложенного вымысла? Сложно судить. Ялучше многих знаю, что репутация зачастую имеет мало общего среальностью.

Ятяну время.

Едва осознав это, чертыхаюсь, выхожу из кухни иподнимаюсь наверх. Еще рано, но отчасти япредполагал, что она уже проснулась итерроризирует кого-нибудь вдоме. Гермес иДионис сумели выйти из пьяной комы, которую называют сном, иушли до того, как Персефона проснулась.

Меня раздражает зародившееся внутри беспокойство. Душевное состояние этой женщины– не мое дело. Не мое, черт побери. Мы сЗевсом итак пляшем на острие меча каждый раз, когда вынуждены взаимодействовать. Одно неверное движение– именя рассечет надвое. Ачто еще важнее: одно неверное движение– имои люди пострадают от последствий.

Яподвергаю себя исвоих людей опасности ради женщины, которая наверняка жаждет власти так же, как иее мать, апроснувшись, осознает, что лучший путь кэтой власти– скольцом Зевса на пальце. Не имеет значения, что она вчера говорила сестрам по телефону. Не может иметь значения.

Ястучу вдверь ижду, но из-за нее не доносится ни звука. Стучу снова.

–Персефона?

Тишина.

После недолгих размышлений открываю дверь. Ощутив легкое сопротивление, толкаю сильнее, исдругой стороны двери что-то падает. Издаю протяжный вздох изахожу вкомнату. Мне достаточно обвести спальню взглядом, чтобы заметить упавший столик ипропавшее одеяло иприйти квыводу, что она всю ночь пряталась вванной.

Еще бы.

Она же вдоме страшного злого Аида, апотому уверена, что ей причинят вред, пока она беззащитна во сне. Она забаррикадировалась изнутри. От этого уменя возникает желание что-нибудь швырнуть, но ясподростковых лет не позволял себе срываться подобным образом.

Ставлю кружку скофе, поднимаю упавший столик ивозвращаю его на место. Довольный порядком, иду кванной истучу вдверь.

Сдругой стороны слышно шарканье. Затем раздается ее голос, да так близко, что она, по всей видимости, прижимается кдвери.

–Ичасто ты врываешься вчужие комнаты без разрешения?

–Амне нужно разрешение, чтобы зайти вкомнату всобственном доме?– Сам не знаю, зачем ввязываюсь вспор. Надо просто открыть дверь, вытащить ее оттуда иотправить восвояси.

–Возможно, тебе стоит требовать, чтобы люди подписывали отказ от претензий, прежде чем ступить ктебе на порог, если считаешь, что именно вэтом заключается суть владения собственным жильем.

До чего же она странная. Такая… непредсказуемая. Яхмуро смотрю на побеленную деревянную дверь.

–Яподумаю об этом.

–Уж постарайся. Ты весьма резко меня разбудил.

Она говорит так чопорно, что мне хочется сорвать дверь спетель, лишь бы хорошенько рассмотреть, что написано на ее лице.

–Ты спала вванне. Вряд ли так можно как следует выспаться.

–Утебя очень ограниченные взгляды.

Яуже начинаю закипать, но она конечно же, не видит этого.

–Персефона, открой дверь. Меня утомили эти переговоры.

–Похоже, тебя много что утомляет. Раз ятакая зануда, то нечего было ломиться вмою дверь вбезбожно ранний час.

–Персефона. Открой. Сейчас же.

–Ой, ну раз ты настаиваешь.

Как только раздается щелчок замка, яотхожу назад, ивот она стоит вдверях свосхитительно взъерошенным видом. Ее светлые волосы растрепаны, на щеке след от подушки. Она завернулась водеяло, как вдоспехи. Очень пушистые, бесполезные доспехи, из-за которых ей приходится идти вкомнату крошечными шажками, чтобы не упасть.