В вагоне пахло бомжами. Сначала я осторожно оглядывалаокружающих, пытаясь выявить, от кого идет запах, но потом поняла, что этобесполезно: вонь уже стала естественным атрибутом самого красивого в миреметро. Заставить бы начальника метрополитена в компании с мэром часок-другойпоездить по Кольцевой линии, так, глядишь, воздух сразу бы стал благоухатьлавандой, как на горном курорте. Нет, мне, конечно, очень жаль бездомных, ноя-то в чем виновата? Почему, будучи добропорядочной гражданкой, трудясь в потелица и честно платя с каждого рубля своих гонораров налоги, я вынуждена всюдорогу сдерживать дыхание? Кстати, держаться за поручни тоже нельзя: подхватитьчесотку в московском метро – плевое дело.

Внутренний голос молчал, деликатно предоставляя мневозможность побиться в истерике.

Борясь с подступающей к горлу тошнотой, я притулилась околодверей и вытащила книгу – ведь наше метро еще и самое читающее в мире. Спустясорок минут я вышла на улицу и с облегчением вдохнула полной грудью воздух.

Рано радовалась. В нос тут же ударил тяжелый запахпрогорклого масла, который исходил от палатки «Куры-гриль». Я брезгливооглядела палатку: два черноусых джигита («А санитарные книжки у них есть?»)колдовали над курами («Да эти тощие птицы, наверное, даже не ощипаны!»).Голодные соотечественники, большинство которых составляли небритые мужики втренировочных костюмах, сидели за грязными столиками и неторопливо поглощаликур, запивали их пивом и лениво переругивались матом. И что самоепоразительное, получали от всего этого колоссальное удовольствие. Две нищиестарухи стояли рядом, каждая с вожделением поглядывала на опустошающиесябутылки и с ненавистью – на конкурентку.

«Господи, ну почему я такая несчастная? – простоналая. – Почему я живу в такой нищете? И в этом городе? Ведь на свете естьстолько замечательных мест, чистых и ухоженных! Да в той же Турции, гдеполовина населения читать не умеет, просто рай! Как же я от всего этогоустала!»

Я понуро ковыляла по тротуару, самозабвенно предаваясьжалости к себе. Вспомнила и нахальную девицу на «тойоте», и мерзавца,ударившего меня портфелем. Стало совсем грустно.

Вдруг я заметила, что навстречу, взявшись под руки, идуттрое мужчин. Троица двигалась неуверенными шагами, покачиваясь из стороны всторону.

«Пьянь. Кругом одна пьянь», – в сердцах подумала я ивзобралась на бордюр, нетерпеливо пережидая, пока алкоголики пройдут. И тут жеощутила легкий укол совести: у двух крайних мужчин в руках были палочки, налице – затемненные очки. Да это же слепые с поводырем! Гнев мгновенно сменилсяжалостью, и я с сочувствием разглядывала несчастных. Внезапно один из слепыхостановился, с наслаждением вдохнул воздух и восторженно произнес:

– М-м-м… куры! Вы чувствуете, как удивительно курамипахнет?!

И такая в его голосе была жажда жизни, такая неподдельнаярадость, как будто бы он получил самый драгоценный подарок на свете. Я мгновеннозабыла обо всех своих причитаниях и лишь в каком-то оцепенении разглядывала егосчастливое лицо.

И внутренний голос не преминул воспользоваться моимзамешательством.

«Какая же ты все-таки неблагодарная сволочь! – начал онсурово меня отчитывать. – Для этого человека запах кур уже счастье в еготяжелой жизни. А ты? Здоровая, можешь читать, самостоятельно ходить, работать,наконец, писать статьи о мошенниках и хоть немного помогать людям. Тыпонимаешь, что должна всему этому радоваться? Понимаешь или нет?»

«Я понимаю», – виновато откликнулась я.

«А что же тогда не радуешься?»

«Я радуюсь».

«Что-то не очень похоже», – не отставал внутреннийголос.

«Да радуюсь я, радуюсь!» И в подтверждение этих слов я расправилаплечи и нацепила на лицо дурацкую улыбку до ушей. Через пять метров япочувствовала, что плохое настроение куда-то улетучилось, а на его местопришла… нет, не эйфория, но вполне положительное ощущение себя в мире.

В родной подъезд я входила уже в почти веселом расположениидуха, который не могли испортить ни заплеванные ступеньки, ни витавший ввоздухе кислый запах щей.

Кольку я застала на том же самом месте. Только на этот разон ничего не читал, а сидел, положив голову на руки.

– Устал? – догадалась я.

– Есть немного, – светло, по-гагарински улыбнулсятинейджер, и мне опять пришла в голову мысль, что этого мальчишку еще раноисключать из списка будущих кандидатов в президенты. – Разнес по всем тремадресам. А в одном передали встречное письмо, вот. – И он вытащил из папкиконверт.

– Молодец! – похвалила я Кольку. – Этотконверт я тебе сегодня зачту за четвертое письмо, в виде премии. Но вообщебудем учитывать только ту почту, что я тебе отдаю. Все равно ведь ты долженвозвращаться домой, согласен?

– Ладно, – неохотно протянул подросток.

Я отсчитала Кольке его честно заработанные купюры, и онпомчался в секцию дельтапланеризма. Я же пошла открывать свою квартиру. Пайса,почуяв приближение хозяйки, уже мяукала под дверью.

Не прошло и трех дней, как в «Модус вивенди» меняокончательно стали принимать за свою. Охранники у входа больше не спрашивалипропуск, менеджеры кивали в знак приветствия, а Инна ежедневно подкармливаламеня сладостями.

Вот и сегодня, едва я вошла, добрая девушка достала коробочкурахат-лукума. Было уже два часа дня, однако выдача мне корреспонденциизадерживалась на неопределенный срок. Артем Марксович, как доверительноповедала мне Инна, пришли лишь полчаса назад и сейчас доделывали какую-товажную бумагу, которую мне и предстоит отнести. Да-а-а, следовало признать, чтоработник из директора был неважный. Наверное, Женя Тюленева права: с такимруководством фирма действительно быстро скатится под откос.

Лукум просто таял во рту, делать нам с Инной было нечего,поэтому мы принялись обсуждать достоинства и недостатки косметики различныхфирм. Не успели мы как следует пропесочить «Эйвон», как дверь приемнойнеуверенно приоткрылась и на пороге возник какой-то потрепанный субъект.Всклокоченная голова, щетина недельной давности и дикий взгляд выдавали в немдавно и часто выпивающего человека. Субъект какое-то время озирался посторонам, а потом решительно двинулся в направлении таблички «Генеральныйдиректор».

– Вы куда? – грудью наперерез кинулась к немуИнна.

– К брату я, – агрессивно ответил выпивоха и обдалИнну таким букетом замысловатых ароматов, что та невольно отшатнулась, – кродному брату Артему Нечаеву.

– К родному брату? – Удивлению Инны не былопредела. Моему, впрочем, тоже.

Воспользовавшись произведенным эффектом, субъект проскользнулза массивную черную дверь. Инна вернулась за свой стол и выглядела подавленной.Да уж, наверное, нелегко ей будет объяснить начальству, почему она пропускаетвсякую пьянь. Но я в случае чего подтвержу, что она до последнегосамоотверженно бросалась на амбразуру.