— Теперь уж поздно, — легкомысленно махнула рукойЭлла. — Ночь на дворе!

— Ну в принципе можно купить приличный чемодан вдьюти-фри…

— И переть его с собой в самолет? Да он неподъемный!

— Тоже верно, но так ехать нельзя! А у тебя тутсоседей, у которых можно раздобыть приличный чемодан, нету?

— Нету!

— Тогда ладно, я смотаюсь домой и привезу тебе двесумки! Поедешь как приличная женщина, а не бомжиха!

— И тебе не лень?

— Лень, конечно, но я ж все-таки на колесах!

Элка, тебе надо завести машину, научиться водить, этосовременно, особенно для одинокой женщины.

— С ума сошла! Зачем мне эта морока? Да если даже якаждый день буду на такси ездить, мне это дешевле обойдется.

— Дешевле? Пожалуй, но своя машина — это стильно!

— Да ты, по-моему, все деньги в нее вбухиваешь!

— Ну она ж пятый год у меня, скоро поменяю, у меня этов плане. Ну я помчалась!

Элла беспомощно развела руками. Ей самой не пришло бы вголову, что с таким чемоданом и сумкой ехать неприлично, но раз Машка таксчитает…

Она лучше разбирается в подобных вещах. Комплекспровинциалки был в Элле силен, несмотря на долгие годы, прожитые в Москве.Сейчас, конечно, многое было преодолено, она уже правильно ставила ударения, неговорила больше таможенник, соломинка, не называла соленые огурцы кислыми, акислую капусту соленой, как некогда, но напевность одесской речи ещесохранялась, придавая особую теплоту ее и без того красивому, звучному голосу.Слушая ее, хотелось очутиться в теплых краях, улечься на теплый песок,загорать, купаться в море, есть фрукты и вареники с вишнями…

Маша вернулась вскоре с роскошной, большой сумкой наколесиках и второй, поменьше, из темно-коричневой мягчайшей верблюжьей кожи,купленными в Тунисе.

— Машка, какая роскошь! Я не могу… А вдруг в самолетепопортят?

— Не попортят!

— А если украдут?

— Слушай, не занудствуй, а то накаркаешь! Знаешь что,я, пожалуй, останусь у тебя ночевать, не возражаешь?

— Здорово! — искренне обрадовалась Элла.

— По крайней мере буду спокойна, что ты уехала вприличном виде.

— И мне не так страшно будет…

— Тебе страшно? — Глаза Машки налились слезамисочувствия.

— Не то слово.

Лететь до Вены недолго, всего два часа двадцать минут, ноЭлла вконец извелась. Самолет оказался старым, тесным, с такими короткимиремнями безопасности, что она едва смогла застегнуть их на животе, а столик таквпивался в тело, что не то что есть, дышать было немыслимо, и Элла решительноотказалась от завтрака, а взглянув на то, что дали соседям, даже обрадовалась.Эх, надо было не жадничать, а лететь «Австрийскими авиалиниями», там хоть идороже, но наверняка удобнее и лучше. Но, глядя, как спокойно себя чувствуеттощая пожилая дама в соседнем кресле, с каким аппетитом жует отвратительноговида булку, Элла почувствовала себя толстой, некрасивой, неуклюжей — совсемнеподходящее настроение перед встречей с матерью. Но она вспомнила наставленияМарии Игоревны и принялась повторять про себя: «Я красавица, я красавица, аполнота мне идет, я такая — не нравится, не берите!» — и понемногу успокоилась.

Выпила красного вина.

Господи, а как же мы друг друга узнаем? — испугаласьвдруг Элла. Ведь за столько лет мы обе неузнаваемо изменились. Или матьрассчитывает на свое материнское сердце? А может, она будет стоять с табличкой«Элла Якушева»? А вдруг она по какой-то причине не сможет приехать в аэропорт?

Тогда, наверное, она попросит кого-то меня встретить илиобъявят по радио, чтобы я подошла к окошку информации, а там скажут, чтобы явзяла такси? Но я ж не говорю по-немецки… Ничего, объяснюсь по-английски!Главное — у меня есть с собой деньги, на худой конец — возьму такси и поеду вкакой-нибудь отель… Ерунда, как она может меня не встретить? Чушь собачья!Обязательно встретит..

От волнения она даже не заметила, как прошла паспортныйконтроль. И, стараясь не терять из виду высокую девушку в красной курточке,которую выбрала ориентиром, направилась за багажом и вдруг вспомнила, что сумки— чужие, испугалась, что может их не узнать, но тут же успокоилась Машка вчеранавязала на багаж красные ленточки.

Ага, вот сумка! А вон и вторая, на колесиках. Погрузив всеэто на тележку и туда же положив коробку с тортом, которая, к счастью, непомялась в мелком багажном отсеке, Элла подтянула живот, перевела дыхание имедленно направилась к выходу, замирая от страха. И тут же увидела мать. Тамало изменилась. Постарела, конечно, и волосы явно крашеные, но… Очень стильнаяевропейская дама растерянно озирала толпу выходящих пассажиров.

— Мама!

Европейская дама вздрогнула, глянула на Эллу, и онибросились друг другу в объятия.

— Мамочка, я сразу тебя узнала, с первого взгляда!

— Боже мой, Элка, какая ты толстая!

Ее как обухом по голове ударили. Чего угодно ожидала она отвстречи с матерью после стольких лет, но такое! Больше всего на светезахотелось немедленно вернуться в Москву. Слезы комком стояли в горле, но онавзяла себя в руки и холодно сказала:

— Ты разочарована, мама?

— Ах нет, что ты, прости меня, это я от растерянности,сама не знаю, что ляпнула, ты пойми, я ж тебя помню маленькой девочкой…

— Я и тогда была нехуденькой.

— Но ведь все могло измениться с годами…

Она говорила по-русски странно, одесская интонациясохранилась, но появился какой-то чужой акцент.

— О, сколько у тебя вещей, ездить надо с минимальнымбагажом, в конце концов всегда можно купить что-то необходимое… Ну ничего,научишься… Идем скорее, у меня на сегодня много планов!

Не будем терять время, правда? Иди за мной!

Мать шла впереди, а Элла уныло катила за ней свою тележку ссумками и тортом. Мать была стройная, подтянутая, с красивыми ногами, вкороткой модной юбке.

Хорошо хоть, ноги я от нее унаследовала. Мать остановиласьвозле роскошной «Ауди». Открыла багажник. Элла погрузила туда свои пожитки,окончательно пав духом.

— Ты водишь машину? — спросила мать.

— Нет.

— Но как же ты обходишься?

— Прекрасно обхожусь, — пожала плечами Элла. Разветакие вопросы должна задавать мать?

Они сели в машину.

— Пристегнись!

Элла покорно завозилась с инерционным ремнем, никак непопадая в замок.