— Участок очень большой. Чуть подальше будут два корта,летний и крытый, но отсюда не видно. Их еще нет, только место под нихразмечено. Детская площадка, лужайка для семейных праздников…

— Ого!

— И еще домик садовника. Но он совсем далеко.

— А конюшня? — спросила Марта. Совершенно неожиданномасштабы строительства начали ее раздражать. Как представителя масс. — Гдеконюшня с чистокровными текинскими жеребцами?

— Нет здесь никакой конюшни, — пробормотал Данилов сердито.

— Как же так?! — поразилась Марта. — Разве лошади ТимофеяКольцова не должны участвовать в Зимнем кубке в Челтенхеме? Цвета жокея —желтый и черный. Владелец лошади получает кубок, тренер — портсигар, а наездник— кукиш с маслом! Как это они не догадались, твои Кольцовы?! Скаковые лошадисейчас — самое престижное дело. И очень, о-о-очень модное. Ты бы им подсказал.— Тут она замолчала в надежде, что все-таки вывела его из себя.

Не тут-то было.

— Парк будет планировать ландшафтный дизайнер, я толькосказал Катерине, что тут хорошо бы посадить две шаровидных сосны, — продолжилДанилов как ни в чем не бывало, — вот прямо тут, — он потопал ногой вщегольском ботинке по мерзлой земле, — именно с этой стороны, чтобы не былоникакой симметрии. Как ты думаешь?

— Здорово, — искренне сказала Марта, — правда здорово,Данилов, ты не обращай на меня внимания.

— Я и не обращаю. Двери стеклянные. Я их заказал вГусь-Хрустальном, там делают отличное стекло, между прочим, даже лучше, чем вВенеции. Собирались оттуда везти, а я договорился с Евгением Васильевичем…

И он замолчал, так и не рассказав Марте про неизвестногоЕвгения Васильевича.

— Что? Что такое, Данилов?!

Одна дверь из очень толстого, бронебойного, как почему-топодумалось Марте, стекла была приоткрыта. Из-за толщины стекла было неразглядеть, что за ней происходит, но, очевидно, Данилов разглядел.

— Подожди здесь.

— Что случилось?!

— Подожди здесь, — повторил он, — я посмотрю.

Он потянул на себя толстую дверь, еще не отмытую отмногочисленных пальцев и какой-то строительной дряни. Дверь открылась легко ибеззвучно, как будто вовсе и не была тяжелой.

Марта вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что происходитвнутри. Плечо Данилова загораживало ей обзор, она оттолкнула его рукой ивсе-таки увидела.

Голове стало холодно, и волосы будто зашевелились назатылке.

— Господи боже мой, — пробормотала Марта. За толстойстеклянной дверью, беззвучно и легко повернувшейся на металлических шарнирах,царил хаос. Как будто смерч прошел. Марта никогда раньше не видела такогополного и первобытного хаоса и не знала, что бывают смерчи, которые хозяйничаютв домах.

— Не ходи за мной, — приказал Данилов, — стой там!

Как же!.. Будет она стоять!..

Какие-то доски были кучей навалены на плиточном полу,залитом вязкими языками разноцветной краски. Языки затекали друг на друга,ползли по полу, поглощали плитку и алмазные россыпи битого стекла. Осколковбыло так много, что казалось, будто когда-то весь дом сплошь состоял из стекла.Отдельно были свалены двери в разорванной целлофановой пленке и тоже залитычем-то похожим то ли на бетон, то ли на известь. Искромсанная гобеленоваяобивка свисала отвратительными клочьями. Белые стены сплошь были вартиллерийских выбоинах и нагло ухмыляющихся кляксах краски. Полированноедерево лестницы, которой особенно гордился Данилов, было процарапано, вспахано,как будто граблями, неровные белые борозды шли с самого верха.

И еще запах краски. Густой и тяжелый, он как будто со всейсилы обрушился Марте на голову.

— Что это такое? — Она спрятала нос в рукав, испугавшись,что ее вырвет. — Что здесь было, Данилов?

Он оглянулся, как будто забыл о ней и внезапно вспомнил.

— На кухне целый склад растворителей, — сказал он сквозьзубы, — я должен посмотреть. Пожара бы не было.

— Что? — переспросила Марта испуганно. Звук, который обауслышали одновременно, был очень тихим и странным, как будто засипела в трубевода.

Засипела и смолкла. Это был непонятный звук, но Марте вдругстало так страшно, что она схватила Данилова за рукав.

— Давай вызовем милицию. Прямо сейчас. Не ходи никуда. Давайя позвоню.

Данилов дернул руку и вытащил у нее рукав. Звук повторился,Марта сильно вздрогнула, оглянулась и посмотрела на Данилова испуганно.

— Ты слышал, Андрей? Что это?

— Не знаю. Я должен посмотреть. Не ходи за мной, слышишь?Стой тут!

Обходя битое стекло и масляные разноцветные языки краски,уже почти доползшие до его ботинок, Данилов вдоль стены двинулся в сторонукухни.

По сторонам он старался не смотреть. Он не знал, что с нимбудет, если он увидит свой драгоценный дом изуродованным, грязным, источающимтяжкую химическую вонь, в царапинах, язвах и клочьях изрезанного гобелена,который привезли из Англии и только три дня назад закончили прибивать и потомсо всех сторон закрывали пленкой — чтобы не испачкать случайно!

На кухне было совсем плохо.

Кухня была полностью отделана, и мебель, которую Даниловнарисовал вместе со стенами и полом, — по его идее, неотделимая именно от этогоместа, — давно смонтировали, расставили и так же тщательно укрыли мягкой тканьюи пленкой.

Теперь ткань была сорвана, изрезана, словно в припадкеистерического буйства, и безобразными кучами валялась на полу. Дверцы оторваныс мясом и сложены шалашиком, как будто приготовлены к костру. Светлое деревовыжжено растворителями. Едкие капли падали на пол, в осколки бутылок и кускивыбитой мозаики. Шкафы зияли пустыми внутренностями, как выпотрошенные трупы.

Данилову стало трудно дышать. Как когда-то на сцене передпустым зрительным залом.

Истерик. Тряпка.

Под ногами хрустело стекло, которое он давил.

Тот звук больше не повторялся, и он остановился,прислушиваясь.

— Данилов, что там?! — издалека крикнула Марта. Голос у неебыл испуганный.

Он должен отправить ее домой. Здесь оставаться нельзя.

— Пока ничего. Не ходи сюда. — Данилов посмотрел себе подноги и присел. Что-то красное заметил на полу. Красное и явно не химическое. Неснимая перчаток, Данилов поднял с пола осколок, измазанный красным, и в ту жесекунду понял, что это кровь.