— Так, значит, это и есть знаменитый монастырь «Эльзелот»? — спросил замполит боцмана Яна.

— Да. Это «Эльзелот». Старинный монастырь, поговаривают, что ему более тысячи лет, — боцман набил трубку и закурил. — Никто не помнит, когда он разрушен, легенды все разноречивы, трудно сказать, кому верить.

— Почему же, — Долматов приподнялся на локте, — есть весьма определенная и очень красивая легенда.

— Ты-то откуда знаешь, тоже бывал в этих местах? — Ольштынский с удивлением посмотрел на замполита.

— Нет, не бывал. Но я и в аду не бывал, а прочитал Данте и вроде бы в курсе творящихся там беспорядков.

— Интересно. Может, расскажешь, сочетая, так сказать, полезное с приятным, потом поставишь себе в план политработы галочку: провел, дескать, общеобразовательную лекцию по истории родного края, и не просто где-нибудь, а маскируясь в складках местности, в условиях, полностью приближенных к боевым, — командир засмеялся.

— И в малую видимость, — добавил штурман, — вечер уже.

— Да, с какими прозаическими личностями мне приходится служить. Кругом седая древность. Камни, которые слышали звуки лютни и стоны людей на дыбах; волны, в которых ранним солнечным утром купались венероподобные девы. А тут ржут. Цитируют боевой устав. Село.

— Расскажи все-таки, не ломайся, — командир достал папиросы и, открыв пачку, протянул офицерам, — закуривайте, пока можно. Да давайте ближе, комиссар лекцию прочтет.

К группе офицеров со всех сторон потянулись моряки.

— Ладно уж, так и быть, а то отойдете в мир иной серыми, встретит вас там преподобный апостол Петр, сраму не оберешься, если спросит, кто же это воспитал вас. Так вот, «Эльзелот» — само название происходит от двух имен — Эльзы и Лотты, и легенда эта действительно прекрасна, хотя трагична и по-немецки сентиментальна.

Было это более трехсот лет назад, так что насчет тысячи боцман. Ян явно прибавил. Злого умысла, конечно, здесь нет, сделано это, так сказать, в порядке местного патриотизма. В одном из замков серого барона Шпильберга поутру у подъемного моста обнаружили двух малюток девочек, завернутых в голубые с серебряными звездами бархатные плащи, на одном из которых золотом было вышито «Эльза», а на другом «Лотта». Долго ломали себе головы обыватели, теряясь в догадках, что бы это значило, и как, к сожалению, случается до сих пор, если люди сталкиваются с таинственным явлением, решили, что это знак от бога. Подкидышей взяли в замок, где вспоили и вскормили. Не прошло и двух десятков лет, как на небосклоне всех турниров заблистали две новые звезды. Девушки, молва о которых разошлась далеко и даже шагнула за море, славились не только неотразимой красотой и грацией, но и буквально ангельскими голосами, слушать и видеть их приезжали из самых отдаленных графств. Девушки, как сиамские близнецы, были неразлучны, кстати, они были и похожи друг на друга, как два одинаковых патрона, правда одна была брюнетка, а вторая блондинка. Однако их музыкальные ревю постепенно изменили направление, и обе они оказались на алтаре жриц любви — стали торговать своим юным, прекрасным, как скульптура Микеланджело, телом. В чем в короткое время значительно преуспели. Самые знатные рыцари считали за великую честь провести с ними ночь, а соответственно к их стройным ножкам потекли золотые ручьи. Но время неумолимо, к великому огорчению, все проходит, и конечно, прежде всего молодость. И вот наступил критический момент.

Они потеряли свои прелести и обаяние. Но на этом этапе их жизни произошло одно сенсационное событие. Скончался барон Шпильберг. При вскрытии его завещания люди буквально похолодели от ужаса — все свое состояние он завещал Эльзе и Лотте — как оказалось, своим родным дочерям.

— Чего же холодеть, естественное явление?

— Да, если бы не одно действительно леденящее кровь обстоятельство: он-то, барон, и был постоянным клиентом близнецов…

— Вот те… — начал штурман.

— Не перебивай, лейтенант, слушай дальше, — шепотом произнес механик и придвинулся ближе к замполиту.

— Дальше все было, как и должно быть. Женщин прокляли и отлучили от церкви, но следует отдать должное — богатство старого греховодника Шпильберга им вручили полностью. Отверженные обществом, Эльза и Лотта решили организовать свой религиозный орден. Вот на этом самом месте, на острове среди озера, окруженного непроходимыми дебрями, в которых жили лишь медведи, волки и вепри, они построили обитель для бедных, сбившихся с пути девушек и назвали его «Эльзелот».

Мир тогда, как и сейчас, потрясала война, в отличие от этой она называлась Тридцатилетней, по-нашему, далеко не блицкриг.

Особенно активно в ней действовал шведский король Густав-Адольф II Ваза — человек очень храбрый и воинственный, самый популярный и любимый монарх шведов, ну, скажем, как у нас Петр I или Генрих IV у французов. Он быстро захватил всю Прибалтику и, сейчас точно не помню, за какую из выигранных битв, захотел наградить своих рейтар, и весьма неосторожно объявил им, что выполнит любую просьбу доблестных воинов. Очевидно, отрезвев, любимец-король явно с большой тревогой ждал ответ от рыцарей, ибо любимец-то, как гласила молва, был скуповат и боялся, что придется сильно потрясти мошной.

Каково же было его удивление, когда верные подданные потребовали от него всего лишь монастырь «Эльзелот» со всеми его обитателями.

— Вот те… — начал было штурман, но на него сразу зашикали, и он замолчал.

— Какие же сокровища хранились в этом монастыре? — продолжал Долматов. — Ведь все свое состояние близнецы-игуменьи израсходовали на строительство монастыря и оснащение его необходимым имуществом. Но по пресловутому неписаному, однако, к сожалению, часто действующему в жизни закону равновесия, споткнувшиеся и несчастные девушки были и самыми красивыми. Вот на это богатство и претендовали соскучившиеся по женской ласке вояки.

Густав-Адольф чуть не проглотил язык от радости, когда узнал, что награда ему не будет стоить и кроны.

Разрешение было дано. И вот ночью сотни рейтар окружили озеро с расположенным на нем островом и замком. Но, как они ни бились, найти брод, по которому мы пришли, не могли. Они уже хотели снять осаду и уйти не солоно хлебавши, проклиная тот день, когда их попутал лукавый и, отвернув от золота, направил на путь явно сомнительный, когда из монастыря на их сторону приплыла девушка. Скорее всего она была из новичков и еще не окрепла в вере. Ночью, когда воины сидели у разложенного огня, она возникла перед ними неожиданно, как призрак, но призрак осязаемый, теплый, розово-золотистый в свете, бросаемом пламенем костра, как гимн красоте человеческого тела. Пройдя меж оторопевших рыцарей, она остановилась перед их вождем и плавным жестом указала на брод. Как только ее рука замерла — грянул взрыв. Не желая отдавать себя на поругание чужеземцам, монашки взорвали монастырь вместе