Митяй посмотрел на нее долгим, цепким взглядом:

– А я тебя хочу.

Ольга плотнее прихватила блузку у ворота, вся сжалась.

– Митя, останови. Митя! Я тебя прошу, останови машину!

Митяй только бровью дернул.

Ольгу затрясло.

– Останови, говорю!

Она перегнулась и изо всей силы нажала на клаксон. Машинаистерически заорала, на них стали оборачиваться редкие прохожие.

Митяй от нее такой прыти, похоже, не ожидал. Он притормозил,и Ольга стремительно выскочила из машины, прижимая к груди свою сумку,зашагала, не разбирая дороги, куда-то во дворы.

Сзади ее дернули за руку – резко, сильно, так хозяин дергаетза ошейник собаку.

– Стой!

Ольга обернулась, вырвала руку. Глаза ее горели.

– Стас твой друг, вместе всю армию пропахали, ты у нассвидетелем был, а теперь… теперь ведешь себя, как… как… свинья.

Митяй отпустил ее, пожал плечами. Что-то у него такое было влице, отчего Ольга не ушла. Привалилась спиной к дереву, выставила вперед сумку,будто щит. Так они и стояли посреди чужого, закиданного мусором двора.

– Знаешь, Оль, – Митяй пнул носком ботинка валяющуюся подногами смятую банку из-под пива, – я-то еще не так чтоб полная свинья. Я тольконачинающая. Поросенок, можно сказать.

– Мить, я пойду, ладно?

Митяй ее будто бы не слышал. Посмотрел в лицо.

– А почему ты не спрашиваешь – кто тогда свинья?

– Потому что я вообще не желаю тебя слушать.

– Боишься? Бои-ишься. И прячешься потому, что боишься. Какафриканская птица страус.

«А ведь он прав, – подумала Ольга. – Я боюсь. Сегодня весьдень только этим и занимаюсь. Боюсь и старательно пытаюсь себя убедить, чтобояться нечего».

– Сам ты африканская птица, – сказала она с досадой. – Митя,ты бы лучше Стасу помог.

– Стасу? А что такое?

– Не знаю. Какие-то… Какие-то ребята бритые приезжали… Вовторой раз уже. Стас ничего не рассказывает, но я и так вижу: у него проблемы.А ты все ходы-выходы знаешь…

– Сам разберется, не маленький. Он у меня совета не просил.

– Ты же друг.

– Я-то? Я друг.

Ольга покрепче прижала к себе сумку, опустила глаза.

– Мить, ты не карауль меня больше, ладно? – попросила Ольга.– Стас увидит, беда будет…

Митяй посмотрел куда-то в сторону.

– Она и так будет, Оль.

– Кто? – не поняла Ольга.

– Беда. Ладно, пока.

Митяй повернулся и пошел обратно, через дворы к своеймашине. Ольга смотрела ему в спину, и ей почему-то стало холодно, хотя одетаона была тепло и по погоде. Снова кольнуло предчувствие беды. Когда-то в школеим рассказывали, что животные чувствуют приближение цунами и землетрясений.Собаки начинают выть, коты прячутся, канарейки в клетках словно сходят с ума ихлопают крыльями. Может, и она так же? Как те канарейки?

Длинный полутемный коридор был пуст. Только мигающиелампочки под потолком да двери по обеим сторонам. Холодно. Чуть-чуть, едвауловимо, пахнет плесенью. Где-то бренчит расстроенное пианино. До Ольгидоносятся обрывки фраз:

– Талант, талант! Несомненный талант-с!

– Все красоту наводишь?

– Я что, не могу подарок купить?

– Не всамделишный медведь!

– Да не первый раз уже…

И вдруг – громко, как из репродуктора, над самой головой:

– Ольга Михайловна Громова! Прослушайте сообщение! Васожидает беда. Повторяю: Ольга Михайловна Громова!

Ольга не хотела этого слушать. Она быстро пошла дальше,распахнула первую попавшуюся дверь и оказалась где-то за городом. Неподалекутекла речка, цвели васильки… На берегу Ольга увидела бабку с замотанными впакеты саженцами. Она уже видела ее, только вот не могла вспомнить, когда игде. Ольга пошла к бабке, чтобы спросить, как выйти к станции, издали махала ейрукой, обрадовалась – наконец кто-то подскажет, где дорога, наконец она сможетвернуться домой… Ей ведь надо торопиться, ее дома дети ждут! И Стас скоро сработы вернется. Она должна успеть накрасить губы…

– Здравствуйте! – закричала Ольга издали. – Извините, неподскажете, как к станции пройти?

Бабка глянула на Ольгу из-под платка, кивнула и поманиларукой за собой, в маленький летний домик, стоявший тут же, рядышком. Правда,Ольга не помнила, чтобы этот домик был здесь раньше.

Бабка стояла на пороге, улыбалась, махала рукой – давай,мол, скорей! И вроде бы даже пахло из домика молоком и баранками – вкусно, какв детстве. Бабка снова махнула и скрылась в дверном проеме. Ольга заспешила,перескакивая через ступеньки, взбежала на крыльцо, потянула на себя дверь…

За дверью было темно. Запах баранок сменился плесневымдухом, вонью лежалых сырых тряпок. Ольга стояла в огромной темной комнате.Прямо напротив мутно, словно глаз под бельмом, поблескивало большое зеркало втяжелой раме. Ольга подошла к зеркалу. Почему-то она знала, что вот сейчас стеклопойдет трещинами, осыплется на пол миллиардом осколков. И она так и не сможетувидеть свое отражение. Отчего-то это было очень важно – увидеть отражение…

Зеркало не растрескалось. Но вместо себя Ольга увидела в немдавешнюю бабку. Бабка так же приветливо улыбалась и возилась вроде бы ссаженцами. Прислушалась, подняла глаза и тихо сказала: «Беда будет». И тогдаОльга рассмотрела наконец, что вовсе у бабки в руках не саженцы, а какие-тоокровавленные ошметки… От ужаса Ольга закричала и проснулась.

Луна светила сквозь незадернутые шторы. Ольга сидела надиване в гостиной, согнувшись пополам, тяжело дышала, во рту – кислый привкусстраха. И в доме – ощущение беды. Что-то случилось. Что-то случилось, этосовершенно точно. С кем-то из ее близких, из самых любимых.

Ольга вскочила, споткнулась о валяющиеся рядом с диваномшлепанцы и со всех ног кинулась в детскую. Господи! Добрый боженька! А если ихтам нет?! Если вместо детей – кровавые ошметки по комнате?

Она распахнула дверь детской, почти уверенная, что Мишки иМашки нет на месте. И тут же обругала себя последними словами. Ну разве можнобыть такой паникершей? Вот они. Спят в своих кроватях. Машка своего любимогоплюшевого слона к животу прижимает… Ольга поцеловала детей, едва сдерживаясь,чтобы не стиснуть изо всех сил – нельзя, разбудишь. Перекрестила. Закрылатихонько дверь. От сердца отлегло. Беда ушла.