Ответ на этот вопрос я получил через несколько дней. Все этовремя призрак постоянно крутился возле колыбели Мэри-Бет, где его встречалипрактически все домочадцы. «Этот человек» подарил Мэри-Бет свое благословение.Взгляд новорожденной наделял призрака силой, которая позволяла ему становитьсявидимым. А он охранял и оберегал ее, стремился к ней подольститься, всячески ейуслужить. И при этом он неизменно появлялся перед девочкой в моем собственномобличье: одевался в точности как я, подражал моим манерам и, если позволите таквыразиться, источал даже мое обаяние!

Однажды, созвав музыкантов и приказав им играть, то естьизвлекать из инструментов какофонию звуков, которая раздражала меня не меньше,чем непрекращающаяся зубная боль, я попытался поговорить о Лэшере с Маргаритой.Мне хотелось подробнее узнать, что он собой представляет и что о нем известновсем прочим нашим родственникам.

Однако из нашего разговора ничего не вышло. Маргарита могларассуждать лишь о том, что занимало ее, то есть о собственном колдовскомискусстве, позволявшем ускорять рост цветов и трав, залечивать раны и создаватьчудодейственные снадобья, которые, как она полагала, позволят ей жить вечно.

— Настанет день, когда дух обретет плоть, —заявила она. — А если он сможет воплотиться вновь, значит, нам с тобойпосле смерти тоже удастся это сделать. Все мертвецы получат возможностьпреодолеть портал и последовать примеру Лэшера.

— Какая дикая мысль, — отрезал я.

— Ты говоришь так, потому что еще не умер! Погоди,настанет время — и ты изменишь свое мнение.

— Матушка, неужели вы хотите, чтобы по земле бродилиожившие мертвецы? Боюсь, если все они пожелают вернуться, для них попросту нехватит места на этом свете. Что же мы будем с ними делать?

Мое ироническое замечание до крайности раздосадовалоМаргариту.

— Не задавай идиотских вопросов! — прошипелаона. — Так ты накликаешь на себя беду. Ты, я вижу, вообразил, что Лэшер несумеет с тобой расправиться? Будь уверен, для него это сущий пустяк. Так чтовыполняй свое предназначение и не пытайся помешать ему. Тебе дарована жизнь совсеми ее удовольствиями. Чего тебе еще?

После этого бесплодного разговора я отправился в город, всвой особняк на Рю-Дюмейн. Шел дождь, в точности как в тот вечер после смертиДарси, когда я приехал в дом на Первой улице. Дождь всегда успокаивал моирасшатанные нервы и улучшал настроение. Прибыв к себе, я первым делом распахнулдвери, ведущие на террасу, на мокрых перилах которой сверкали серебряныебрызги, и позволил каплям влаги ворваться в дом, россыпью осесть на шелковыхшторах. Мне не было нужды трястись над какими-то тряпками. Будь на то моя воля,я мог бы завесить окна золотом.

Я растянулся на кровати, подложив руки под голову и забросивобутую в сапог ногу на спинку, и принялся мысленно составлять длинный переченьсобственных грехов… Любовные похождения, проступки, совершенные под влияниемувлечения или страсти, я даже не брал в расчет, пытаясь припомнить толькоприскорбные проявления необузданной злобы и жестокости.

«Да, — со вздохом говорил я себе, — ты продал душуэтому проклятому призраку, и она давно и безраздельно принадлежит ему. Что ещеты можешь дать духу? Обещание защищать, оберегать и обучать новорожденное дитя?Но это дитя уже способно его видеть. Он может учить девочку сам и прекраснознает об этом».

А когда дождь стих и взошедшая на небе луна залила улицусвоим бледным светом, я нашел ответ.

Я могу отдать ему свое человеческое обличье. Душу мою онполучил. Почему бы теперь не завладеть и ее плотской оболочкой — той внешней формой,которую он столь успешно воспроизводит? Да, разумеется, я передам свое тело вполное его распоряжение.

Без сомнения, он может попытаться изменить мой облик и такимобразом погубить меня. Однако до сих пор не было случая, чтобы при проведенииподобных опытов он обходился без нашей с матерью помощи. Без нашего участия емуне удавалось даже придать иной вид растениям и заставить их цвести раньшесрока. Будь по-иному, он не стал бы использовать наши способности.

Значит, риск не столь уж велик. Пожалуй, я могу впустить егов собственное тело, позволить смотреть на мир моими глазами, ходить моиминогами, действовать моими руками… Но он ни в коем случае не должен изменять моюплоть.

Приняв это важное решение, я позвал Лэшера, хотя понятия неимел, где он в тот момент обретался, какое расстояние нас разделяло и достигнетли его слуха мой зов.

Однако уже через несколько секунд Лэшер материализовалсявозле овального зеркала, стоявшего в углу спальни. И я впервые увидел егоотражение! Как ни странно, я даже не задумывался о том, способен ли Лэшеротражаться в зеркале. Вскоре он растворился в воздухе. Тем не менее я успелразглядеть его насмешливую улыбку. Одет он был в точности как я — это тоже неускользнуло от моего внимания.

— Ты ведь хочешь обрести плоть? — вопросиля. — Так почему бы тебе не взять мою? Почему бы тебе не смотреть на мирмоими глазами? Войди в меня и владей моим телом. Я обещаю впустить тебя безвсякого сопротивления и подчинить свое тело твоим желаниям. Ты будешь жить вмоей плоти, пока у тебя хватит на это силы.

— Ты действительно готов так поступить?

— Конечно. Я уверен, мои предки уже предоставляли своюплоть в твое распоряжение. Наверняка Дебора или Шарлотта делали это.

— Не смей насмехаться надо мной, Джулиен, — сказалЛэшер, и от беззвучного его голоса повеяло ледяным холодом. — Ты прекраснознаешь, что женское тело не подходит для моих целей.

— Тело есть тело, — пожал я плечами.

— Но я не женщина, — отрезал он.

— Что ж, теперь у тебя есть возможность воспользоватьсятелом мужчины. Мое предложение отнюдь не шутка. Возможно, именно таковуготованный мне удел. Войди в меня, Лэшер. Я готов принять тебя. Не зря же мыбыли с тобой так близки в течение многих лет.

— Не смей насмехаться надо мной, Джулиен, —повторил Лэшер. — Мы занимались с тобой любовью — да, не стану отрицать.Но это часто бывает между мужчинами.

В ответ я лишь улыбнулся и не проронил ни слова. Но стольоткровенное проявление мужской гордости удивило и позабавило меня. Как я ужеговорил, в характере призрака было немало детского, и сейчас я вновь получилподтверждение этому. В душе моей вновь всколыхнулась сильнейшая ненависть кнему, однако я счел за благо упрятать эти мысли в самые дальние тайники своегоразума. Лучше было вспоминать об упоительных мгновениях близости с Лэшером, оего невыразимо нежных поцелуях и объятиях.

— Ты сможешь наградить меня, после того каквоспользуешься моим телом, — сказал я. — Ты всегда знал, как менянаградить.