Подобные случаи происходили сплошь да рядом. Насколько японимаю, в те часы, когда Лэшер находился внутри меня, у окружающих создавалосьвпечатление, что я попросту пьян в стельку, и они списывали мою вопиющуюрассеянность на прискорбную привычку злоупотреблять алкоголем. Репутация моястановилась все более сомнительной. На самом деле пил я не так уж много. Анапиваться до потери памяти и вовсе не имел обыкновения. Однако дух, заполучивмое тело, не мог отказаться от подобного удовольствия. В результате теперь меняповсюду встречали насмешливые улыбки и язвительные замечания. «Да, парень,прошлой ночью ты нажрался до свинячьего визга», — сообщали мне со всехсторон. «Неужели? Я ничего не помню», — притворно удивлялся я в ответ.

Воспоминание о католическом соборе в Доннелейте не даваломне покоя ни днем, ни ночью. Я видел маленький город в окружении поросшихшелковистой травой холмов, а иногда даже различал вдали очертания замка. Мнеказалось, я смотрю на все это сквозь прозрачный осколок витражного стекла.Перед моими глазами расстилалась горная долина, утопавшая в туманной дымке. Втакие минуты мною овладевал необъяснимый ужас, который изгонял все прочиечувства. Я не мог постичь его причин. И каждый раз, когда я только пыталсяосмыслить происходящее, меня пронзала боль. Невыносимая боль.

У меня не было ни малейшего желания обсуждать с Лэшером всеэти видения. Что до него, то, судя по всему, находясь в моей оболочке, онстремился приобрести исключительно чувственный опыт — чревоугодничал,напивался, танцевал, дрался, но порою после столь веселого времяпрепровождениявпадал в уныние. Должно быть, злодей вспоминал о временах, когда имел своюсобственную плоть.

Впрочем, существовали некоторые свидетельства того, что,находясь в моем бренном теле, дух впитывал в себя и кое-какие знания. Впрочем,он, естественно, не представлял, каким образом эти знания использовать. Так илииначе, но время от времени полученные сведения извергались из него бурнымипотоками.

Это случалось всякий раз, когда мы с ним беседовали опроизошедших за последние годы переменах во всех сферах жизни: о железных дорогахи их отрицательном влиянии на судоходство, об изменчивости моды, онарождавшейся в те годы фотографии, которая буквально зачаровала моего негодяя.Завладев моим телом, Лэшер частенько отправлялся в фотоателье, а так как передэтим он по своему обыкновению крепко закладывал за галстук, ему трудно былостоять перед объективом неподвижно. Фотографии он, как правило, оставлял в моихкарманах.

Однако никакие развлечения не могли заслонить главную цель.К тому же они требовали от духа слишком больших усилий. Как я уже сказал, онотнюдь не намерен был довольствоваться моим телом, а стремился получить вбезраздельное владение собственную плоть. Мэри-Бет он обожал, его восхищениемалышкой не знало границ.

Надо заметить, иной раз Лэшер по нескольку недель подряд немог собраться с силами, чтобы войти в меня. Да и мне тоже требовалось время навосстановление. По мере того как Мэри-Бет подрастала, дух все чаще предпочиталобщение с нею поискам приключений в человеческом облике. Мне это было только наруку. Своими выходками он успел существенно подпортить мою репутацию, а ведь ястановился старше и в таком возрасте уже не стоило пренебрегать общественныммнением.

Мэри-Бет росла и хорошела с каждым днем, и тревога всенастойчивее терзала мою душу. Мне мучительно было делать вид, что единственнаямоя дочь, главная моя отрада, является всего лишь моей племянницей. К тому же ямечтал о других детях, о сыновьях. Поразительно, но меня все более неодолимопривлекали самые элементарные жизненные ценности.

Внешне жизнь моя протекала без всяких потрясений. Несмотряна передряги, в которые втягивал мое тело неугомонный призрак, я сохранялнерушимое здоровье и никогда не приближался к черте, отделяющей здравыйрассудок от безумия. После войны я пускался в самые разнообразные предприятия —строительство, торговлю, производство хлопка, — и все они неизменноприносили баснословную прибыль. Однако я понимал, что, для того чтобы богатстванашей семьи впредь приумножались, необходимо распространить наши деловыеинтересы далеко за пределы Нового Орлеана, где периоды бурного расцветапериодически сменялись эпохами полного упадка. К тому же как порт городпостепенно утрачивал свое главенствующее положение.

В послевоенные годы я совершил первую деловую поездку вНью-Йорк. Лэшер остался дома, поглощенный заботами о Мэри-Бет, а я жил наМанхэттене, наслаждаясь полной свободой.

Именно тогда я вплотную занялся преумножением семейногосостояния, стремясь при этом обеспечить ему максимальную безопасность от любыхкатаклизмов.

Брат мой, Реми, жил теперь в доме на Первой улице. Я частонавещал его.

Настало время, когда я, убедив себя в том, что нет никакихпричин, мешающих мне выполнить от природы данное мужчине предназначение,влюбился в свою молоденькую кузину Сюзетту. Она напоминала мне Кэтрин в дни ееневинной юности. Я уже вознамерился было вступить в законный брак и поселитьсяв доме на Первой улице в качестве хозяина. Брат и его семья не возражали противтого, чтобы жить со мной под одним кровом.

Однако видения, связанные с духом, по-прежнему яркимивспышками оживали в моем сознании и становились все более отчетливыми. Япродолжал вспоминать собор, горную долину и городок Доннелейт. Обычно такиевидения длились лишь несколько мгновений. Не могу сказать, менялось ли в них времядействия, однако с каждым разом я замечал новые и новые подробности, которыеускользнули от моего внимания прежде. Постепенно я осознал, что блаженство,всякий раз охватывавшее меня в соборе, не что иное, как любовь к Богу.

Окончательно я убедился в этом в одно ничем непримечательное, будничное утро. Приходя по Джексон-сквер мимо собора СвятогоЛюдовика, я услышал поразительно благозвучное пение и вошел внутрь. Маленькиедевочки-мулатки — «цветные», как мы их обычно называем, — все до однойпрехорошенькие, принимали первое причастие. Все они были одеты в нарядные белыеплатьица, и каждая держала в руках белый молитвенник и четки. Отрадно быловидеть в приделе храма столько маленьких Христовых невест, а сама церемонияпроизводила на редкость трогательное впечатление.

Любовь к Богу… Я ощутил ее в своем родном городе, стоя подсводами собора Святого Людовика. И понял, что именно ею наполнялось мое сердцев старинном католическом храме, возвышавшемся посреди горной долины. Я былпотрясен. Весь день я размышлял о проснувшемся во мне доселе неизведанномчувстве, то вновь и вновь воскрешая его в душе, то всеми силами стараясьзаглушить.

Внезапно перед глазами у меня вновь возникло видение. То былДоннелейт. Я видел каменные дома этого шотландского городка. Видел небольшуюцентральную площадь. Впервые сумел рассмотреть собор со стороны — о, это былвоистину великолепный готический храм. Он так и дышал стариной и величием.