— Да, — пришла ей на помощь Мона. — Я перваяувидела маму мертвой. Не волнуйся, со мной все в порядке. Но будет лучше, еслиты сама позвонишь всем нашим.

— Мы сейчас как раз этим и занимаемся, дорогая. Пойдем,я провожу тебя вниз. Все ждут. Позволь мне обнять тебя. Ты не должна оставатьсяодна.

— Никто не должен оставаться один, — пробормоталаМона. — Я одна, а никто из нас сейчас не должен быть один.

Мона прошла мимо Беатрис и направилась по коридору клестнице.

— Никто не должен оставаться один! — выкрикнулаона. Длинный холл первого этажа был буквально забит Мэйфейрами.

Клубы сигаретного дыма поднимались к потолку. В воздухестоял аромат кофе. Отовсюду доносились всхлипыванья и приглушенные рыдания.

Появление Моны не осталось незамеченным.

— Мона, лапочка, не хочешь печенья?

— Так это ты первой узнала, что она умерла, Мона?

— Вот она, Мона, бедное дитя!

— Они же всегда были как близнецы — Си-Си и Гиффорд.

— Ничего подобного, уверяю тебя, все было совсем нетак.

— Это вовсе не болезнь, — громко и отчетливопроизнесла Мона. Тетя Беа крепко сжала плечо Моны. Вид у нее был печальный иозабоченный.

— Да, я знаю, об этом говорил Эрон. О том, что мыдолжны предупредить всех женщин нашей семьи. Даже тех, кто живет в Нью-Йорке иКалифорнии.

— Да, абсолютно всех.

— ГосподиБоже, — проронила тетя Беа. —Карлотта была права. Нам следовало сжечь этот дом. Зря мы ее не послушали. Ведьвсе зло исходит от него, правда?

— На этом дело не кончится, милая Беатрис, —бросила Мона и выскочила вон из комнаты.

Она спустилась по лестнице, почти бегом пересекла холл искрылась в ванной. Вновь оказавшись в одиночестве, она первым делом заперладверь и только после этого дала волю слезам.

— Зачем ты это сделала, мама?.. Зачем ты это сделала?..Зачем, зачем, зачем?..

Но плакала она недолго — обстоятельства не позволили.Случилась еще одна смерть. Мона поняла это по тому, как хлопнула дверь, повозбужденным голосам родственников, по возобновившимся горестным вздохам ивсхлипываниям. Да, несомненно, умер кто-то еще.

В коридоре раздались торопливые шаги Райена. Он звал Мону поимени. Из-за тяжелых кипарисовых дверей до нее доносились приглушенные голоса.

— Сегодня в полдень в Хьюстоне была найдена мертвойЛиндси Мэйфейр, — услышала Мона. — Известие об этом мы получилитолько что.

Мона вышла в коридор. Кто-то вложил ей в руку стакан сводой, и она уставилась на него, словно не понимая, что это и что с этимделать. В конце концов она отпила несколько глотков.

— Спасибо, — пробормотала Мона.

Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, она обернуласьи только теперь заметила Пирса, который смотрел на нее покрасневшими глазами.

— Ты слышала о Линдси? — спросил он.

— Вот что я вам скажу, — обратилась Мона ко всем,кто был в холле. — Болезнь здесь ни при чем. Кто-то — кто именно, мы покане знаем — убил их всех. Мне кажется, необходимо сделать следующее. Мэйфейры,живущие в том или ином городе, должны собраться все вместе, запереться вкаком-либо доме и оставаться там, не разлучаясь ни на минуту. Я уверена, долгоэто не продлится. Мы обязательно сумеем найти выход. Наша семья достаточносильна, чтобы…

Тут она осеклась. Родственники, столпившиеся вокруг нее,хранили молчание. Напряженная тишина висела в воздухе.

— На сегодня это наш единственный шанс, — едваслышно прошептала Мона.

Теперь до нее доносился лишь тихий плач Старухи Эвелин,которая без конца повторяла:

— Мои дорогие, мои дорогие, мои дорогие…

Потом расплакалась тетя Беа, а вслед за ней и сама Мона. Номинутой позже слезы на ее глазах мгновенно высохли, и причиной тому сталиобращенные к ней слова Пирса:

— Возьми себя в руки. Ты нужна мне.

Рыдания в холле между тем не умолкали.

ПРОДОЛЖЕНИЕ РАССКАЗА ДЖУЛИЕНА

Дни, последовавшие за рождением Мэри-Бет, стали самымитягостными и тревожными в моей жизни. Если вопросы нравственности когда-либотерзали меня, это было именно в тот период. В истинных причинах этих терзаний ядо сих пор не уверен и, поскольку они не являются предметом моегоповествования, позволю себе не останавливаться на них подробно.

Скажу лишь, что вследствие чрезмерно раннего своего развитияя познал зло во всех его проявлениях еще в ту пору, когда был не в состояниидать ему нравственную оценку. Война, уход из дома моей горячо любимой сестры,наше кровосмесительное совокупление — все эти события окончательно утвердилименя в том, о чем я уже давно смутно догадывался: я понял, что для счастьямоего требуется нечто действительно очень важное и ценное. И речь в данномслучае идет не о денежной ценности. Богатства, власти и даруемых имипреимуществ и благ мне явно было недостаточно, равно как и плотских утех.Процветание семейства являлось обязательным условием, позволяющим мне жить идышать. И я хотел жить и дышать во что бы то ни стало. Желания расстаться сжизнью, лишиться здоровья, наслаждений и преуспеяния у меня было не больше, чему новорожденного младенца, громким криком возвещающего о своем приходе в этотмир, не больше, чем у Мэри-Бет, требовательно плакавшей в своей колыбели.

К тому же теперь у меня появилась дочь, и я хотел быть с нейрядом, любить ее, видеть, как она растет. Это желание пересиливало все прочие,и впервые в жизни я понял, почему сюжеты стольких легенд и сказок вертятсявокруг одного-единственного сокровища — ребенка, наследника, крошечного живогокомочка, появившегося на свет в результате соития двух существ.

Думаю, этих объяснений вполне достаточно, и вы, Майкл, вполной мере представляете, что я тогда чувствовал. Жизнь моя висела на волоске,и я трепетал при одной только мысли, что волосок этот вот-вот оборвется.

Но что я мог сделать?