Это то, чему ты меня научил!

Я отпрянул от стойки и зашагал прочь. Я ненавидел его тупое упрямство, и сраные принципы, и бесконечный треп про свободу. Свобода? Свобода?! В мире что, без нее мало причин умереть?!

– И вообще! – Я развернулся. – Единственная причина, почему тебе нужна свобода – потому что ее у тебя нет! Пожалуй, это все, что мне надо знать о том, чего люди хотят на самом деле!

От крика в пустоту мой голос искажался. Все казалось нереальным. Я пнул стул, лишь бы почувствовать, что мы оба существуем.

Не знаю, сколько я еще метался, предоставленный самому себе. Потом что-то щелкнуло, и я понял: все. Оно было огромным, но пустым, мое все. Оно вытеснило меня из меня и рассеяло в гудящих пересветах. Я стоял у окна, смотрел на самодостаточную гладь ночи, когда снова услышал его голос:

– Успокоился?

Я вздохнул и обернулся.

– Я устал, что все умирают. Но это никогда не кончится, правда?

Минотавр стоял ближе, чем казалось по голосу, тяжело припав к стулу:

– Кончится. Когда ты тоже умрешь.

Я опустил взгляд.

– Тебе совсем плевать?

– На твою смерть?

– На любую… Ты вцепился в Ариадну не потому, что хотел победить естественный ход вещей, как мне тогда сказал? Ты любишь ее. А она тебя нет. И это так на тебя похоже – не желать терять того, чего у тебя нет.

Хольд протяжно выдохнул:

– Я не люблю ее. То есть, раньше что-то такое казалось, но… Не думаю, что я вообще способен кого-то любить. Это, кхм, тяжело. Любовь обязывает, а я, ну, ты сам знаешь… У меня проблемы с обязательствами.

– Знаю, – тихо подтвердил я.

– Если бы у нас было больше времени… – Он вдруг подался ко мне, перебирая рукой по столу, – я бы сказал вам обоим еще много гадостей. Но и не гадостей тоже.

– Сядь… – простонал я. – Тебе больно. Зачем ты себя мучаешь?

– Разминаюсь перед выходом. – Он оттолкнулся и с трудом пошел.

Я следил, не дыша. В один шаг он вкладывал сил, коих прежде хватило бы на пять, на десять.

– Выходом… Куда?

– Наружу.

Я метнулся взглядом к Дедалу. Тот стоял в почтительном отдалении, как путешественник во времени, которому разрешалось только смотреть.

– У тебя… Есть план?

Хольд кивнул.

– Мы приступим к нему, как только уважаемый расчехлит дух свободного авантюризма.

– Пойти против госпожи-старшего-председателя будет огромной ошибкой, – молвил Дедал издалека.

Хольд подманил меня кивком и, отвернувшись, направился к функции:

– Прекрасный день, чтобы ее совершить.

Я мгновенно нагнал его, снеся стул-другой:

– И? Что нужно делать?

– Прямо сейчас – выбраться из богадельни. Остальное на мне.

Я следовал за ним шаг в шаг, чувствуя, как сердце бьется о дно желудка.

– У вас нет выбора, господин Дедал, – с натужной бодростью продолжил Хольд. – Я все еще Минотавр. Ваши функции подчиняются мне. Но я не могу вас принуждать. Я не стану оставлять после себя лазейки для ее склизких щупалец оптимизации. Это должен быть ваш выбор. Пожалуйста… Спасите меня.

Дедал спокойно следил за нашим приближением:

– Ее функции охраняют все выходы. Они также знают все варианты вашей скорости передвижения.

– Допустим, тут я смогу удивить.

– Если госпоже-старшему-председателю принципиальна ваша смерть…

– …едва ли вы здесь для того же.

Дедал помолчал, затем безмятежно напомнил:

– У каждого своя оптимизирующая функция.

– В отношении меня вы так и не выполнили свою.

Прошли какие-то секунды, прежде чем синтроп ответил, но эти мгновения решающего молчания навсегда выточились на поверхности моего мозга.

– Вы правы. Не выполнил.

Я судорожно вдохнул. Дедал отвернулся и кивнул куда-то вниз, сквозь этажи:

– В бойлерных есть подземный переход. Прежде им пользовались, чтобы попасть в прачечную через дорогу.

– Она не знает о нем?

– Знает. Но исходит из того, что вы не знаете. Оттуда пространство для маневра будет пропорционально вашей ловкости.

– Отлично. Вы с нами?

– При текущем раскладе, скорее, вы со мной. Но прошу двигаться молча и не думать лишнего. Вас и без того слишком много, господин Ооскведер.

Синтроп направился к лестнице. Мы пошли за ним, в темную глубину этажа. Он двигался бесшумно, как тень по стене. Льняной костюм плыл впереди тускло-белым. Хольд шел следом через силу, будто вброд. Я замыкал, напряженно вслушиваясь в блуждающие по перекрытиям звуки.

Спустившись на два этажа, мы прошли пару тусклых коридоров и вышли на еще одну лестницу. Разбитая, холодная, она была завалена досками и прочим стройматериалом в исхудалых холщовых мешках. Немилосердно крутые ступеньки вынудили Хольда страдальчески вздохнуть.

– Давай помогу, – прошептал я.

Он проявил мужество и не отказался.

– Никогда не думал, что скажу это, – пробормотал, привалившись ко мне, – но от тебя разит каким-то мужиком.

– И не одним, – заверил я.

Через пролет он как-то неудачно встал, и нас обоих пронзило: его – настоящей острой болью, меня – отголоском, утяжелившим шаг вдвое.

– Ребенок…

– Тсс… Сказали же молчать.

Хольд вздохнул, послушался. Надолго его не хватило:

– Я просто хотел сказать… мне с тобой повезло. А тебе со мной нет.

– Это как посмотреть… – Я отшвырнул ногой какой-то строительный мусор. – Может, мне не понравилось бы в университете.

Он хмыкнул:

– Понравилось бы. В хороших универах любят, когда умничают.

– Я не умничаю.

– Постоянно.

– Неправда.

– Даже сейчас.

Мы спустились в длинный узкий подвал, пышущий трубами. Дедал остановился. Аварийное освещение сочилось сквозь решетчатые плафоны, как в низкобюджетных слешерах, где все прячутся в шкафах. Вскоре в подвал спустились еще три функции. Стюардесса замыкала ряд. Мы пропустили ее вперед и возобновили путь. Не знаю, на сколь долго. Я перестал чувствовать время. Просто на каком-то шаге все остановились, и что-то скрежетнуло впереди, и разверзся прямоугольник не света даже, а разреженного воздуха. С него начиналась лестница с узкими рельсами вдоль стены.

А наверху и правда оказалась прачечная. Громоздкие стиралки больше походили на холодильники с иллюминаторами и большими сенсорными экранами. Мы прошли мимо них, и тележек, и стопок постельного белья, светящегося в цифровых отблесках сенсоров. Затем вышли в небольшую квадратную комнату, где не было ничего, кроме окон, двери на улицу и камеры с красным мигающим глазком.

– Не подходите к окнам, пока не решите, что делать, – молвил Дедал.

– Я знаю, что делать, – ответил Хольд, направляясь к ним. – Вы тоже знаете.

Один я не знал. Ровно до момента, пока функции не встали передо мной, отрезая от двери.

– Что?.. – Я рассеянно оглядел их лица, нашел Хольда в просвете сомкнутых плеч. – Эй…

– Не хочу, чтобы ты думал, что мог что-то изменить.

Я дернулся, но тут же почувствовал на плече чужую ладонь.

– Ты обманул меня?

– С чего бы? – Он обернулся. – По твоей же логике, Дедал бы не позволил.

– Тогда зачем?

Хольд помолчал.

– Главное, что мы выбрались. С остальным я справлюсь сам. Но у меня нет лапласов на подсосе, чтобы знать все наперед. Я могу не успеть.

– Так позволь помочь тебе!

Хольд приблизился. Его лицо было таким же непроглядно темным, как у частокола функций, разделявших нас.

– Знаешь, я тут подумал… Мы до сих пор не знаем, кому Феба с Костиком обещали искру в обмен на