беспокоить, переформировывать и переформатировать человеческое (крип- и постчеловеческие амбиции), и в то же время утверждают человеческую природу особых людей (нормативные и гуманистические желания). Поэтому мы заканчиваем эту статью нашим исследовательским манифестом, который, как мы надеемся, отражает потенциал постчеловеческих ограниченных возможностей. Исследования людей с ограниченными возможностями:

● вскрывают и проблематизируют господствующие представления о том, что значит быть человеком;

● отмечают и поддерживают подрывной потенциал ограниченных возможностей, способный угрожать этим доминирующим представлениям;

● осознают, что многие желают признания в качестве обычного нормального человека, особенно те, кому было отказано в доступе в эту категорию;

● признают интерсекциональные отношения ограниченных возможностей с другими идентичностями, которые считались ущербными с точки зрения понятия человека (связанными с классом, полом, сексуальностью, этнической принадлежностью, возрастом);

● стремятся развивать теорию, исследования, искусство и активизм, раздвигающие границы того, что значит быть человеком и человеком с ограниченными возможностями;

● помнят о пагубных и удушающих последствиях эйблизма, который мы определяем как дискриминационные процессы, идеализирующие узкую версию человечности и отвергающие более разнообразные формы человечества;

● стремятся поощрять трансдисциплинарные формы эмпирического и теоретического исследования, разрушающие дисциплинарные ортодоксии, доминирующие установки и границы;

● выдвигают на первый план не/способность как комплекс, подвергающий вопрошанию угнетение и занимающийся дальнейшим продвижением постчеловеческой антидискриминационной политики.

Присоединиться к нам можно, посетив www.dishuman.com.

См. также: Радость (этика радости); Процессуальные онтологии; Не-человеческая агентность.

Дэн Гудли, Ребекка Лоутом, Кирсти Лиддиард и Кэтрин Рансвик-Коул

(Перевод Ольги Дубицкой)

Права постчеловека (микрополитика)

В этой статье я рассматриваю возможность микрополитики постчеловеческих прав, которая подрывает мажоритарную, ориентированную на большинство модель прав человека, выраженную в определенном типе мышления о человеке (сконструированном в виде белого неолиберального мужчины). Подобная состязательная правовая микрополитика практикуется обладающими телом существами, которые осуществляют ее с целью изменения своего положения относительно закона и биовласти. Подобные правовые и политические вызовы инициируются ассамбляжами индивидов, действующих сообща, чтобы использовать правовой дискурс для расширения своих прав и возможностей. Подобное творческое, направленное снизу вверх использование прав в качестве политического оружия позволяет нам понять смысл того, что Жиль Делёз называл творческой и коллективной практикой юриспруденции. Для Делёза «именно юриспруденция является истинным творцом права» (Deleuze, 1997a: 169; Делёз, 2004: 216).

Юриспруденция для Делёза – это не абстрактная концептуализация закона или правовой теории, но скорее активный способ противостояния установленным правовым концептам, а также изменение и нарушение закона через коллективные действия сингулярностей. Согласно Делёзу, не «установленные и кодифицированные права имеют значение, но всё, что в данный момент создает проблемы закону и угрожает поставить под сомнение то, что установлено» (Ibid.: 153; Там же: 199)[115]. Рассуждая о размышлениях Делёза по поводу закона и прав человека, Пол Паттон отмечает, что для него

«…юриспруденция всегда была вопросом политики в широком смысле понимания им этого термина… Юриспруденция включает в себя создание новых законов, но также и создание прав, выраженных в этих законах… в той мере, в какой юриспруденция также есть вопрос политический, она содержит в себе процессы, устанавливающие новые (или разрушающие старые) способы действовать или претерпевать воздействие».

Patton, 2012: 20–21

Таким образом, наша постчеловеческая версия прав схожа с тем, что Паттон называет «не-трансцендентной, имманентной концепцией прав» (Ibid.: 15).

От прав человека к правам постчеловека

В своей книге «Транспозиции» Рози Брайдотти критикует разработанную Питером Сингером утилитарно-либеральную модель прав животных. Эта критика позволяет нам получить доступ к постчеловеческому модусу миноритарного мышления о правах. В своей аргументации она отмечает, что модель прав, предложенная Сингером, равнозначна для животного становлению-человеком (Braidotti, 2006a: 107). Согласно Брайдотти, модель Сингера содержит те же недостатки, что и традиционная либеральная модель прав человека, применяемая к людям, то есть это мажоритарная правовая модель, основанная на представлении о социальных отношениях, придающем особую ценность мужской власти и капиталистическому устройству общества. В такой модели животное может надеяться на обладание правами только в том случае, если оно станет (или почти станет) человеком. Это становление животных людьми не способно признать их, животных, сингулярность так же, как и либеральная правовая модель в более общем смысле не замечает сингулярности и различающейся природы человеческих существ. Таким образом, чтобы оказаться под защитным колпаком либеральных прав, нужно избавиться от своей сингулярности и стать человеком, представленным в качестве абстрактного субъекта неизменно мужского пола. Альтернативная модель, предложенная Брайдотти, основана на философском номадизме и утверждает, что «никакое качественное становление не может быть порождено из центра. Не может оно и возникнуть в центре либо в доминирующем положении. Человек – это мертвое статичное ядро индексированной эго негативности» (Ibid.). Именно становление человека животным, а не животного человеком помогает нам избежать ловушки производства правового дискурса как еще одной формы подчинения под видом эмансипации. Модель Брайдотти помогает нам преобразовать стандартную установку либерального правового дискурса в реляционное понятие права, учитывающее наше отношение к другим гражданам, животным и окружающей среде.

В поисках «микрополитики становления и этики» (Ibid.: 142) номадическая этика Брайдотти связывается с тем, что Уильям Коннолли называет «этосом вовлечения» в существующие социальные данности, что может привести к неожиданным последствиям или трансформациям. Коннолли называет это «двойственной политикой становления, когда новая сущность возникает из повреждения, энергии и различия» (Connolly, 1999: 160). Коннолли утверждает, что права не могут создаваться сверху вниз директивной «молярной политикой государственных чиновников» (Ibid.: 149), но возникают вместо этого из мобилизации самоформирующихся «я», из «молекулярных движений микрополитики» (Ibid.). Подобная молярная политика блокирует процесс политического диалога, создавая стасис.

Обсуждая концепт микрополитики, Коннолли использует аналогию индивида, который, вырабатывая свою позицию по биоэтическим вопросам, сталкивается с различными мнениями как вне, так и внутри себя. Коннолли приводит в пример право на смерть и убеждение, гласящее, что смерть может приходить лишь по воле Бога или же естественным путем (Connolly, 1999: 146). Человек, его придерживающийся, испытывает шок от столкновения с движениями, требующими права на эвтаназию для тех, кто испытывает сильную боль вследствие неизлечимой болезни. Однако, как только этот первоначальный шок рассеивается, он начинает думать о неизлечимо больных людях, страдающих в мире, где существует высокотехнологичная медицинская помощь. В этом случае, утверждает Коннолли, «одна часть вашей субъективности начинает работать над другими ее частями. В этой ситуации ваша забота о тех, кто бьется в агонии, приближаясь к смерти, может повлиять на спорные представления о божестве или природе, уже запечатленные в вашем бытии» (Ibid., курсив в оригинале). Коннолли подчеркивает неопределенность и напряжение внутри индивида в вопросе о праве на смерть, после того как